.jpg)
Знаменитый режиссер Сергей Соловьев не потратил ни копейки бюджетных денег на свой новый фильм
20 февраля в популярном московском клубе «Газгольдер» состоится предпремьерный показ нового фильма народного артиста России Сергея Соловьева под немудрящим названием «Кеды». Это экранизация рассказа «Paradise found», принадлежащего перу известного прозаика Андрея Геласимова. Наш обозреватель не мог упустить возможность побеседовать с классиком нашего кино о его новой работе.
— Сергей Александрович, как случилась в вашей судьбе эта картина? Я могу заподозрить, что вы не только перечитываете и время от времени экранизируете любимую классику — Пушкина, Чехова, Толстого, но и пристально следите за современной литературой?
— Да, я ее довольно много читаю. Почти всегда по чьим-то рекомендациям. И почти всегда эти рекомендации себя не оправдывают. Конечно, я читал все нашумевшие, модные романы, но они, увы, большей частью производили на меня впечатление фуфла. В некоторых случаях талантливого, но все-таки фуфла. Здесь надо заметить, что начинал я работать в нашем кино еще в те времена, когда со своими произведениями к читателям выходили выдающиеся писатели Юрий Казаков, Юрий Трифонов, Виктор Астафьев, мастера «деревенской прозы». Это были фундаментальные сочинения на превосходнейшем русском языке. Так что мое знакомство с современной литературой только укрепляло меня в убеждении, что, за редкими исключениями, такой прозы сегодня просто нет. И тут в журнале «Сноб» я наткнулся на рассказ Андрея Геласимова. Это даже не рассказ, а такой вроде блогерский дневник. И это интерактивное блогерство по какой-то неизвестной причине прочно засело мне в голову.
Ничего особенного я там не нашел. И даже если мы сейчас с вами разберем этот рассказ по косточкам, то опять не обнаружим в нем никаких «больших смыслов», «ошеломляющих идей». Да они и не нужны. Все «великие идеи» в нашей стране, кроме, наверное, христианских заповедей, себя успешно дискредитировали. Я и студентам своим говорю: величие замысла сегодня находится в обратной зависимости к качеству вашего будущего фильма. В чем, например, «великий замысел», «высокий смысл» «Графа Нулина»? Да нет там никакого «смысла», кроме легкого, светлого пушкинского дара и ощущения живой жизни. Вот и проза Геласимова, как мне кажется, чистой воды «графнулинщина».
— И все же, про что фильм?
— Как на духу: про кеды. Ну, буквально про кеды. Парень уходит в армию и страшно переживает по незначительному вроде бы поводу. Он хочет купить себе кеды, но если он идет в армию, то, спрашивается, зачем ему кеды? А с другой стороны, ему очень хочется купить кеды. Из армии его никто ждать не будет, а так у него появится внутренняя мотивация: он несет службу, а дома его ждут кеды. Все, больше ничего в рассказе нет и искать не надо. Но при этом в нем есть живое и подлинное ощущение сегодняшней жизни.
— И каким образом для фильма про кеды можно найти сегодня финансирование?
— Резонный вопрос. В министерство культуры с этим, согласитесь, не пойдешь, не скажешь: очень, мол, хочу снять кино про кеды. Неровен час, меня навсегда запретят пускать на порог минкульта, как выжившего по возрасту из ума. Пойти в Фонд кино тоже не альтернатива — там опять-таки в цене патриотические блокбастеры, а у меня фильм про кеды. И вдобавок этот сюжет почти ничего не стоит. Ну, чего-то, конечно, стоит, но это смешные и весьма компрометирующие весь наш серьезный кинематограф деньги. Оказалось, что найти миллион миллионов, за которые у нас сегодня часто снимают кино, значительно легче, нежели 3 рубля 24 копейки, потребные для реализации этой «обувной дребедени». Про миллионы триллионов с тобой еще могут начать разговаривать, а 3 рубля 24 копейки — разговор не серьезный. Никто не хочет даже просто 24 копейки дать. Ясно, что режиссер с такими мизерными запросами — человек спятивший.
В этой тупиковой ситуации я случайно нарвался на один фонд. Фонд не богатый, но там работают нормальные, вменяемые люди. И когда я рассказал им то, о чем рассказываю сейчас вам, меня выслушали с неожиданным вниманием. Спросили: «Не дадите почитать?». «С целью?» — поинтересовался я. — «Может, найдем у себя 3 рубля 24 копейки, которые нужны на фильм».
Они читали недели две. Я перезвонил им. Там опять-таки вежливо ответили: «Нам нужна еще одна серьезная консультация с одним важным человеком. На это понадобится не меньше недели». «Хорошо, — согласился я. — «Это будет непростая консультация, — вздохнул на другом конце провода руководитель фонда. — Человек, окончательное согласие которого я должен получить, — это я сам». Ровно через неделю мне перезвонили: «Давайте сделаем кино!». Поскольку в Москве уже стояла осень, временами сыпал снежок, а действие фильма происходит летом, мы рванули в Севастополь. И очень быстро за небольшие деньги сняли кино.
— Не продешевили, Сергей Александрович?
— Это грандиозное заблуждение, что хорошее кино можно снять только за большое бабло. Я и студентам своим, когда они жалуются, что у них нет финансирования, не устаю повторять: картина не должна стоить ни-че-го. Мейерхольд ведь как говорил: хороший спектакль — это дворец, построенный на острие булавки. И есть схожее кинематографическое высказывание на эту тему. Жан Люк Годар в 1962 году снял фильм «Жить своей жизнью» всего за 60 тысяч долларов. Тем не менее, это гениальное произведение искусства кино, погруженное в мировой художественный контекст, в котором с необыкновенной силой и страстью прослежена драма женской души. И это вдобавок сумасшедшей рентабельности проект — французы торгуют фильмом до сих пор. А у нас в инстанциях проект такого рода обсуждался бы до сих пор.
— Расскажите, что у вас за команда...
— У меня сложились замечательные отношения со всеми участниками этой странной заварухи. Андрей Геласимов — тот просто сказал: «Снимайте как хотите. Я временами пересматриваю «Сто дней после детства», для меня это своего рода гарантия». Потом возник Баста. Он очень востребован, он невероятно популярен. В свое время я видел, как Виктор Цой общается с тысячами тысяч своих поклонников. Но и на этом впечатляющем фоне Баста не затеряется. Он произносит четыре слова своего рэпа — и стадионы стонут от счастья. Я пригласил Басту в Севастополь на три часа, чтобы снять его крупный план в крохотном эпизоде. Он приехал, снялся. Дело кончилось тем, что теперь он занят у нас в половине картины — и как актер, и как поэт и музыкант — Баста написал для фильма саундтрек. Кроме того, в качестве продюсера он на днях закончил снимать рекламный клип к нашей картине. Нам интересно вместе. Надеюсь, это надолго...
— Встретил в социальных сетях такой отзыв о рассказе Геласимова: «до омерзения актуально»...
— Может быть. Я не умею так формулировать. Скажу по-своему. В искусстве есть одна-единственная качественная категория: это даже не ум и уж, конечно, не верность какой-то там правильной идеологии, а только талант. Геласимов — он на стороне таланта. Баста — на стороне таланта. Впервые снявшиеся у меня молодые актеры Николай Суслов и Аглая Шиловская — на стороне таланта. Таня Друбич, которая сыграла в кино множество ролей, в том числе и Анну Каренину, в новом нашем фильме произносит всего одно слово: «Здрастьте», но и это «Здрасьте» — тоже на стороне таланта. Вот и все, что я могу сообщить об этом.
— В репортаже со съемок фильма мне встретилась такая ваша фраза: «Надеюсь, что наша картина станет для кого-то чем-то вроде фильма «Я шагаю по Москве»...
— Давайте сразу уточним: все было не совсем так. Меня просто спросили, на что похоже наше кино. Я стал соображать и додумался до того, что по мироощущению, по киноязыку, по отсутствию «великих идей» это похоже на фильм «Я шагаю по Москве». Досоображался и вот до чего. Где еще было полное отсутствие драматургии при ее незримом присутствии? Ага, в «Балладе о солдате». Какое там драматургическое содержание? Да тоже вроде никакого. Отпустили солдата с фронта на несколько дней домой, а он потратил драгоценное время не на себя, а на других. На два куска мыла, которые передал жене своего фронтового товарища. Вот и вся драматургия. Я, разумеется, не надеюсь создать шедевры такого уровня, иначе вы интервьюировали бы меня в психушке. Но когда я пытаюсь объяснить людям, на что отдаленно похоже наше кино, то на ум приходят эти выдающиеся фильмы — «Я шагаю по Москве» и «Баллада о солдате».
— А почему ваш фильм снят в черно-белом изображении?
— Это все от любви к фотографии. Когда любишь фотографию, как люблю ее я, то интуитивно чувствуешь, что лучше всего подойдет для этого кадра, для этой композиции. Мы сняли наше кино в цвете, смотрели материал. В какой-то момент сработала интуиция, и я сказал замечательному оператору, ученику Вадима Юсова Тимофею Лобову: а ну-ка ткни пальцем кнопку, давай посмотрим то же самое в черно-белом варианте. Он ткнул, я смотрю: мама дорогая, это же смахивает чуть ли не на «Аталанту» Жана Виго. А до этого было довольно качественное изображение и не более того.
— Не боитесь, что публика не пойдет на черно-белое кино?
— Я уже ничего не боюсь. Я в эти игры с цифрами бокс-офиса не играю. Знаете, что произвело на меня самое сильное впечатление за последнее время? Очереди на выставку Валентина Серова. Люди стояли в мороз часами, чтобы прикоснуться к красоте, так необходимой им. Я помню такие же очереди на того же Серова в Русском музее в начале 60-х годов, помню тишину и волнение кинозала на первых показах фильма «Июльский дождь» Марлена Хуциева. Мне казалось, что те очереди и те зрители — напрочь утраченная нами человеческая Атлантида. И вот эта Атлантида всплыла из недр нашего смутного, сумеречного времени и встала нынче в очередь на Серова. Надеюсь, что кто-то из этой очереди придет и на наш фильм.
— И последнее. Вы посвятили немало картин судьбам молодежи: от «Ста дней после детства» и «Наследницы по прямой» — до «Нежного возраста» и нынешнего фильма «Кеды». Кроме того, вы порядка 30 лет преподаете во ВГИКе. Что вас так влечет на экране и в жизни к юной поросли?
— Ну, я же вурдалак по своей природе. Пью стаканами и мензурками молодую талантливую кровь. А если серьезно, то вы не представляете, как скаканул за последние годы уровень абитуриентов. Еще пять лет назад они не знали, кто такой Сергей Урусевский, с трудом отличали Шукшина от Любшина, а сегодня 17-летние девочки и мальчики из глухих провинциальных углов пишут потрясающие работы о Виго, Форде, Дрейере, немецких экспрессионистах. Благодаря Интернету они прекрасно начитаны и насмотрены. И я все отчетливее понимаю, что мне, наверное, пришла пора их догонять.