И сам ответил – целым спектаклем
21-й фестиваль «Новый европейский театр» открыли в Москве 13-14 ноября на сцене Театра наций спектаклем Питера Брука «Why?». Символично: кажется, тот же Брук мудро заметил, что задача театра – не отвечать на вопросы, а помочь зрителю правильно задавать их самому себе.
Как все работы Брука последних (да и не только последних) лет, эта визуально крайне проста. Трое актеров – эпичный, иногда до удивления напоминающий нашего Петра Мамонова Марчелло Маньи, ангельски просветленная Хейли Кармайкл и скорбно-ироничная Кэтрин Хантер – не столько разыгрывают, сколько рассказывают историю мирового театра от начала дней. Точнее, одну из историй – но именно от сотворения мира: и наступил седьмой день, и задумался Бог – а чем его заполнить? Свет и прочие стихии уже есть, и Земля уже населена… Театр – вот чего недостает вселенной!
А зачем вселенной театр? Ведь это, наверное, не просто забава для бездельников и пьяниц, повод похохотать или всплакнуть над ловко выдуманным сюжетом. Пущенное Богом на свет многочисленное племя актеров, режиссеров, помощников режиссера, осветителей, критиков и пр.обращается к Творцу с вопросом – к чему все? Долго ждет ответа – и наконец получает письмо, в котором одно короткое слово. То же, которое послали ему они: «Why?»
Здесь, начавшись как ироническое эссе, повествование Брука и его постоянного соавтора Мари-Элен Этьен совершает прыжок через тысячелетия и«приземляется» в начале ХХ века, рассказывая об импульсах, полученных театром от новаторов – Гордона Крэга, Константина Станиславского, Всеволода Мейерхольда. Мейерхольд – вот ключевое имя постановки. Нам излагают суть его метода – и наглядно показывают, как физические действия актеров формируют их эмоциональность. Маньи картинно закалывает воображаемым кинжалом Хантер, и та, беззвучно воскликнув, немыслимо сложившись, многократно перекатившись и красиво содрогнувшись, эффектно «умирает».
Пока все – в том же легко-ироническом духе, в каком началось. Успех «Ревизора», в том числе на гастролях в Европе. Но – провал, а затем запрет «Бани» Маяковского. Тревожная фраза Владимира Владимировича, оброненная в Ницце в беседе с эмигрантом Юрием Анненковым, который сказал, что не возвращается в Россию, потому что хочет «остаться художником»; Маяковский в ответ горько замечает: «А я – возвращаюсь... так как я уже перестал быть поэтом». И через несколько месяцев стреляет себе в сердце.
Событиям все теснее в рамках эпического отстранения. Критика за пренебрежение новой драматургией и за «неправильную» трактовку старой, запрет «Самоубийцы» Эрдмана, разгромные статьи против другого единомышленника, Шостаковича, и против самого Мейерхольда. Организованное НКВД убийство Зинаиды Райх, жены; наконец пытки, суд и казнь режиссера. Головокружительная модуляция от начального почти балаганного тона к трагедии.
Why? Зачем? Этот вопрос Питера Брука можно понимать по-разному. Зачем убили? Об этом написано и рассказано столько… Тогда зачем напоминать?
А затем, во-первых, что во Франции, даже среди продвинутой публики парижского театра «Буф дю Нор», где много лет ставит Брук, далеко не всем, думаю, известно, чем рискуют деятели искусства в иных местах мира, когда хотят творить свободно. Во-вторых – а в нашей собственной стране сегодня многие ли отдают себе отчет в том, что убийство Мейерхольда, как и сотен тысяч других ни в чем не повинных людей, было именно убийством, а не борьбой «эффективного менеджера» с «изменниками»? И не входим ли мы в новый виток жестокого фарса – когда, как правило, не убивают впрямую, но травят тех же режиссеров или актеров, осмелившихся покритиковать или осмеять власть, которая сама себя уже давно не мыслит ни критикуемой, ни осмеиваемой?
Впрочем, даже задавший столь важные вопросы спектакль остался бы холодным назиданием, если б не был так крепко художественно выстроен. Мудро прост. Един в своем стиле, несмотря на огромный перепад эмоционального напряжения от «божественной комедии» к социальной трагедии. И все это – на протяжении какого-нибудь часа. Представленное всего тремя исполнителями.
Нет, четырьмя – на сцене присутствует и пианист Лори Бланделл. Играет почти исключительно русскую музыку – из «Бориса Годунова» и «Картинок с выставки» Мусоргского, из прелюдий, сюит, Второго фортепианного концерта Шостаковича… Нигде не выходя на «форте» – это же не клавирабенд, рояль тут не главная материя, но очень важная – как холст, на который нанесена картина времени. Музыка ее скрепляет, оставаясь в рамках камерности формы.
Тут на ум приходит сравнение с произведением другого англичанина на русскую тему – книгой «Шум времени» Джулиана Барнса. В ней тоже в центре внимания – трагическая фигура ХХ века: Шостакович. И тоже немало впечатляющих штрихов жизни художника в сталинской системе – документальных или эффектно домысленных. Вот только, похоже, именно этот эффект, а не правда, был главной целью автора, определившего внутренней доминантой Шостаковича– страх. Спору нет, хоть раз побывавший в знаменитом Большом доме на Литейном на допросе у следователя НКВД, всю жизнь потом об этом помнил, сколько бы та жизнь еще ни длилась. Но вряд ли именно это чувство водило рукой Дмитрия Дмитриевича, когда он писал Седьмую «Ленинградскую» и другие свои симфонии– главы бескомпромиссной летописи века.
Нынешний спектакль, возможно, тоже есть за что критиковать – да хоть за неточности в двойном переводе мейерхольдовских текстов, за которые зацепился глаз(постановка идет по-английски с русскими субтитрами). А порой удивляла публика, смеявшаяся в совсем не смешных местах – например, когда речь шла о попытке смертельно больного Станиславского помочь гибнущему Мейерхольду – приглашением в свою оперную студию, ради чего Константин Сергеевич был готов даже, в духе Всеволода Эмильевича, «обойтись без занавеса».
Но это частности. А главное – по скользким камням русской истории Питеру Бруку удалось пройти, не оскользнувшись в ложь. Недаром спектакль и заканчивается словом «Правда». Написанным в титрах с большой буквы. Наверное, его и стоит воспринимать ответом на вопрос в заголовке.
P.S. Фестиваль NET– одна из непременных составляющих театрального ландшафта сегодняшней России. В ежегодном режиме он проводится уже в 21-й раз. Лишившись несколько лет назад поддержки Министерства культуры, но опираясь на неизменного партнера – Фонд Михаила Прохорова, смотр в этом году получил президентский грант. Это позволило его арт-директорам Марине Давыдовой и Роману Должанскому не только привезти самую свежую, 2019 года, работу Питера Брука, но и включить в афишу три отечественные премьеры – дилогию Электротеатра Станиславский «Пиноккио. Лес» и «Пиноккио. Театр», музыкально-пластическую инсталляцию Кати Бочавар«R&J», моноспектакль Васи Березина «Августин. Исповедь». К жанру авторского синтетического театра тяготеют работы болгарина Иво Димчева «Селфи-концерт» и «Ребро на столе. Мать» испанки Анхелик и Лидделл, а также микротеатр давнего друга фестиваля испанца Давида Эспиносы. Его спектакль «Всемирная история» увидят не только в Москве, но и в Петербурге, который впервые включается в орбиту смотра. Петербургской публике также покажут проекты швейцарца Мило Рау «Репетиция. История (истории) театра» и «Игрушки» датско-австрийского дуэта SIGNA. Завершит фестиваль музыкальный спектакль Zauberland знаменитого британского режиссера Кэти Митчелл в театре «Буф дю Нор» на основе вокальной лирики Шумана и современного бельгийского композитора Бернара Фокрулля. Его покажут сперва в Петербурге, а потом, 15-16 декабря, в Москве.