Воспоминания о внучатом племяннике «демона революции» Валерии Борисовиче Бронштейне
«Демону революции» Льву Троцкому, председателю Реввоенсовета республики, чей авторитет в дни Октябрьского переворота и годы Гражданской войны затмевал ленинский, 7 ноября (28 октября по старому стилю) исполнится 140 лет. Его 90 лет назад выслали из СССР, а в 1940-м ледоруб агента НКВД настиг Троцкого в далекой Мексике. А вот внучатый племянник «демона» Валерий Борисович Бронштейн, которому ныне исполнилось бы 95 лет, оставался и всегда жил в России. О нем, единственном родственнике Троцкого по мужской линии, «Труд» впервые рассказал в марте 2006 года. Жизнь у «недобитого троцкиста», как он сам себя называл, была насыщенной: штурмовал Берлин, сидел в тюрьме на Лубянке, осваивал просторы Колымы и даже участвовал в поисках Янтарной комнаты и клада Наполеона. В декабре 2013 года Валерия Борисовича не стало. Но эта история, рассказанная автору, осталась.
С Валерием Бронштейном я познакомился в начале 2000-х в Государственной общественно-политической библиотеке. В этом уникальном учреждении собрана русская революционная литература дооктябрьского периода — издания РСДРП, народнических, эсеровских, анархистских и других революционных организаций России, коллекция легальных и нелегальных изданий всех политических партий конца XIX — начала XX века.
Валерий Борисович дни напролет читал труды своего знаменитого деда, которого в странах Латинской Америки, Азии, Африки (да и Европы тоже) многие до сих пор считают великим революционером и пророком. В одной из главных работ Троцкого последних лет жизни — книге «Преданная революция» им дан подробнейший анализ того, что же произошло в СССР после прихода к власти Сталина и его партийной бюрократии...
Далее развивать тему Валерий Борисович считал неэтичным, но подчеркивал в нашем разговоре: самая великая идея не стоит пролитой крови и слез.
...Есть, наверное, справедливость в том, что все революции в конце концов пожирают собственных творцов. Какой след оставил Лев Троцкий в ХХ веке? Какая о нем сохранится память в веке ХХI? Его последний российский внук убежден: «Он был честным и страстным человеком, пассионарием». Впрочем, у русского философа Николая Бердяева есть слова, весьма здесь уместные: «В революции происходит суд над злыми силами, но судящие силы сами творят зло. Отвержение всякого смысла революции неизбежно должно повести за собой отвержение самой истории».
Отсылая читателей «Труда» к мартовской публикации 2006 года, где рассказано о колымских и прочих «приключениях» Валерия Бронштейна, предлагаю военный эпизод из жизни «последнего троцкиста», сохранившийся в моем журналистском блокноте. Его сам ветеран прокомментировал мне с нескрываемым удовольствием, юмором и гордостью: «Возможно, я единственный в России фронтовик, который не исполнил приказа самого Жукова. А ведь суров был Георгий Константинович...»
На фронт он ушел 18-летним, в 1942-м. Воевал в составе Отдельного автотранспортного батальона резерва Верховного главнокомандования. За баранку, как в песне поется, держался крепко. Участвовал в битве на Курской дуге, освобождал Белоруссию, Польшу. В 1945-м штурмовал Берлин. На рейхстаге, честно признался, не расписывался: уж больно фамилия была сомнительная — троцкистская.
— В конце мая меня вдруг откомандировали в распоряжение штаба фронта, расположенного тогда в одном из районов Берлина — Карлсхорсте, и зачислили в группу офицеров связи. В обязанности группы, состоящей из 12 лейтенантов и одного старшего сержанта, то есть меня, входили фельдъегерские функции — доставка секретных приказов, которые нельзя было передавать по телефону.
Когда была создана советская военная администрация в Германии, местом ее нахождения определили Берлин, а штаб Группы оккупационных войск перевели в Потсдам. И где-то в августе все подразделения штаба, все начальники срочно выехали к месту новой дислокации. Мне же было поручено сидеть у телефонов в бывшей приемной командующего. День прошел тихо, никаких звонков. И вдруг вечером около 21 часа хлопает дверь, доносится топот ног по лестнице. Появляется Георгий Константинович Жуков с многочисленной свитой. Вскакиваю и вытягиваюсь в струнку: «Товарищ маршал Советского Союза! Дежурный у телефона... офицер связи... старший сержант Бронштейн!» — «Все выехали?» — хмуро перебил Жуков мой отчаянный вопль. Ору еще громче: «Так точно, все!» — «Ну и нечего здесь сидеть, поедешь с нами в Потсдам».
Из Карлсхорста отправились, когда уже смеркалось. Я замыкал маршальский кортеж на стареньком «виллисе». И выжать из него больше 60 км в час было невозможно. Конечно же, вскоре отстал. Ушедшие в отрыв машины остановились в ожидании. Когда я догнал колонну, недовольный маршал стоял у своего автомобиля в шинели нараспашку и мрачно смотрел в мою сторону. Я выскочил из машины, чтобы оправдаться, но Жуков махнул рукой сопровождавшим его генералам — вперед! И снова немыслимая гонка. И я, естественно, снова отстал и заблудился. Только утром добрался до места. Бледный мой начальник полковник Майстренко сразу же объявил, что мне предстоит отсидеть пять суток на «губе» — по личному распоряжению маршала Жукова.
— Есть пять суток гауптвахты по распоряжению маршала! — по уставу откозырял старший сержант Бронштейн. И отправился выполнять приказ. Вот тут-то и выяснилось, что гауптвахту в Потсдаме на тот момент еще не успели оборудовать. Беспокоить маршала и испрашивать дополнительные указания по такому несуразному поводу никто не решился. Пять суток «внук Троцкого» провел в полное свое удовольствие, скрываясь от начальственных глаз у знакомых шоферов в автороте.
И было одно существенное сопутствующее обстоятельство того памятного затворничества — спирт и шнапс в шоферских фляжках в победном 1945-м никогда не переводились. И все тосты были за Победу! И за маршала Жукова!