С пленных в обмен на свободу просто брали обязательства больше не воевать
Двести лет назад военачальники еще не додумались строить для пленных концлагеря. С обезоруженного противника чаще всего просто брали обязательство больше не воевать в обмен на свободу. В этом случае именно честное слово становилось его караульным. Сроки этого обязательства могли быть разные, но чаще всего оно имело силу до конца кампании.
Правда, право на плен имел не всякий: шпионы, переодетые в форму неприятеля или штатское платье, на снисхождение рассчитывать не могли. Пленным в те времена считался только человек, взятый на поле боя с оружием в руках либо сдавшийся вместе с гарнизоном крепости.
Иногда поимка пленных ставилась на коммерческую основу. В 1808 году во время русско-шведской войны генерал Яков Кульнев издал приказ по войскам, согласно которому за пленного шведского рядового платили рубль, за унтера — два, за обер-офицера — пять рублей, за штаб-офицера — червонец, а за генерала или «начальника над войском» — 101 рубль.
Всем воюющим армиям было известно: русские не сдаются. Французы считали, что привычка наших предков биться до смертного конца — результат турецких войн, где пленного ждала мучительная смерть.
У мемуаристов остались свидетельства, как люди делали выбор между жизнью и смертью. Петербургский ополченец Рафаил Зотов в бою под Полоцком 6 октября 1812 года с отрядом ратников навлек на себя атаку французской кавалерии. «Чрез несколько минут я заметил, что стрельба наша стала утихать. «Что ж вы, ребята, недружно стреляете?» — «Да, батюшко, ваше благородие, патроны-то все вышли», — отвечали мне некоторые воины, и тут-то я догадался, что положение наше очень плохо. Латники наконец совсем окружили нас, и командующий ими кричал нам, чтоб мы сдались. Я объявил это моим солдатам, но большая часть отвечала мне: «Не отдадимся басурману живыми в руки. Авось Бог поможет — и наши подойдут на выручку». Я закричал мой отказ, последние патроны наскоро были истрачены. Тут латники врубились в нас, и началась резня. О спасении нельзя было и подумать; всякий только продавал свою жизнь как можно дороже и падал очень доволен, если успевал всадить штык свой в бок хоть одному латнику».
Из всех ополченцев только Зотову была судьба уцелеть — французы израненного командира сочли мертвым.
После Аустерлица пленных русских солдат оказалось около 10 тысяч, а генералов целых восемь человек — безусловный разгром. Того же, видимо, ждал Наполеон и в Бородинском сражении. Можно представить досаду императора, когда пленных оказалось всего только 800, и генерал был один — Лихачев.
Наполеон, чтобы не выходить из образа великого человека, хотел вернуть Лихачеву шпагу, но тот ее не взял. По меркам того времени это расценивалось как оскорбление. Газеты писали, что Лихачев «отказался принять шпагу из рук врага». Однако скорее правы те, кто указывает, что шпагу генералу принесли чужую, и он просто не понял, что ему предлагают.
В то время правил содержания в плену не было. Первый подобный документ — Гаагская конвенция — появился только в 1896 году. Пленных обычно разменивали по окончании кампании, а то и прямо во время нее. Причины были прагматические: зачем кормить чужих солдат?
Плен мог окончиться и с окончанием военных действий, или же противника могли отпустить под обязательство не воевать в нынешней кампании. Именно это Наполеон предлагал, например, князю Николаю Репнину-Волконскому, полковнику кавалергардов, попавшему в плен под Аустерлицем. Князь отказался, но его все равно отпустили. После Аустерлица кампания уже фактически закончилась.
Плен был одной из превратностей военной судьбы, и к нему относились философски: не гордились, но и не стыдились. Тем более что эта «превратность» значилась в послужных списках многих главных персонажей эпохи. Например, знаменитый Ермолов при Аустерлице попал в плен на полчаса — его освободил полковник гусарского полка Василий Шау с несколькими драгунами. В 1790 году
В плену генералы устраивались с комфортом. Генерал Шарль-Огюст Бонами, плененный в Бородинском сражении на батарее Раевского, до конца войны содержался в городе Орле и был там довольно популярен. В Бородинском бою полк Бонами ранним утром взял батарею Раевского. Если бы позицию удалось удержать, генерала бы осыпал милостями император.
Однако русские батарею отбили, а генерала разгоряченные солдаты, видимо, просто подняли на штыки — у него было больше десятка штыковых ранений. По легенде, Бонами закричал: «Я Мюрат!» — и это будто бы его спасло. При этом историков не удивляет, как русские егеря вдруг поняли французский. Да и Мюрат за два месяца похода уже стал в русской армии знаменитостью из-за храбрости, шляпы с павлиньими перьями и «карусельного костюма» (выражение Дениса Давыдова), сшитого из тканей удивительных расцветок — вряд ли Бонами в черном генеральском мундире мог сойти за столь «гламурную» персону. Может, Бонами что-то кричал, но фельдфебель Томского мушкетерского полка Золотарев, видимо, просто догадался, что за генерала дадут награду. Потому он и отнял полуживого француза у товарищей — и вскоре получил за пленника чин подпоручика.
А Ермолов, командовавший контратакой на батарею Раевского, узнав, что взят в плен генерал, проявил рыцарское участие в его судьбе и отправил в свое имение для поправки здоровья. Бонами выздоровел и в 1814 году благополучно уехал на родину.
В России после бегства наполеоновского войска осталось около 200 тысяч пленных (в том числе полсотни генералов). Их судьбой занималась особая канцелярия министра полиции. Поначалу французов партиями по
В Москве зимой 1812 года пленные расчищали улицы, закапывали трупы, а позднее стали устраиваться на разные поденные работы. В Ярославской, Костромской, Вологодской, Пермской, Вятской губерниях французов приписывали к казенным заводам.
С 1814 года военнопленные жили вполне свободно, поступали в семьи дворян гувернерами, учителями, садовниками, поварами.
Гувернером Михаила Лермонтова был эльзасец Жан Капе, офицер наполеоновской гвардии. Вместе с юным поэтом он переехал в Москву, где скоро умер от чахотки.
К апрелю 1815 года во Францию возвратились всего 30 тысяч пленных. Кто-то умер, не выдержав невзгод, но большинство осталось, приняв российское подданство. Только в Московской губернии на 1837 год числилось 3229 бывших французов.
Последним пленным великой армии в России был гусар Жан-Батист-Николай Савен (Николай Андреевич Савин). Он в 20 лет участвовал в Египетском походе, воевал в Испании. В 1812 году ему, кавалеру ордена Почетного легиона, было уже 43 года. В русский плен он попал на Березине. Оказавшись в Саратове, преподавал фехтование офицерам местного гарнизона, а потом учил дворянских детей французскому языку. «Жил он воспоминаниями о славном и величественном прошлом, о своем императоре, глядевшем на него из рамки большого акварельного портрета и с небольшой бронзовой статуэтки, стоявшей на столике у окна», — писал отыскавший Савена историк Константин Военский.
Савен умер 29 ноября 1894 года, прожив 126 лет, 7 месяцев и 12 дней. Похоронили его на саратовском кладбище. Французская колония Санкт-Петербурга поставила памятник «последнему ветерану Великой Армии».
Подробную версию этих материалов со ссылками на подлинные исторические документы читайте на сайте www.runvers.ru.
18 октября
Корпус короля Неаполитанского при реке Чернишне атакован частями русской армии и отступил к селу Вороново, потеряв пленными около тысячи человек.
19 октября
Наполеон с главными силами выступил из Москвы, оставив корпус Мортье с задачей эвакуировать раненых и взорвать Кремль.
20 октября
Партизанский отряд Давыдова под Вязьмой напал на неприятельский обоз и взял в плен 500 человек.
22 октября
Авангард отряда Винцингероде дошел до Кремля и убедился, что главные силы неприятеля покинули город.
23 октября
Авангард армии Кутузова получил известие о движении Наполеона к Боровску и выступил к Малоярославцу.