.jpg)
Разговор с директором знаменитой школы имени Гнесиных Михаилом Хохловым
Кумовство — беда, содружество профессионалов — сила, убежден директор «Гнесинки» Михаил Хохлов
Детская музыкальная школа в России — больше, чем детская музыкальная школа. Это в полном смысле национальная традиция, начиная от «правила хорошего тона» учить ребенка музыке до высочайших достижений звездных выпускников этих школ, и сегодня обеспечивающих русскому исполнительству лидерство в мире. Но в какой же борьбе приходится эту традицию отстаивать! Прежде всего от наскоков своих же бюрократов от образования, периодически напоминающих о себе дикими инициативами — то запретить серьезное, так называемое предпрофессиональное обучение артистическим специальностям до 15 лет, то переложить львиную долю платы за государственное обучение на плечи родителей...
«Труд» постоянно держит «детскую» музыкальную тему в фокусе внимания — от феноменальных успехов юных талантов («Конкурс, где победили все» 11.05.2018) до директорского произвола в районных школах («Головой об рояль» 18.01.2019) и поползновений чиновников вытеснить творческое образование в онлайн («Куда, куда мы удалились» 02.04.2021). Голос нашей газеты против попыток понизить статус ДМШ до уровня платных кружков был слышен, и когда готовился федеральный закон о регулировании деятельности детских школ искусств («Сынок слишком талантливый? Плати по полной!» 10.09.2020). Недавнее подписание президентом Владимиром Путиным этого документа стало одной из побед здравого смысла. Тем самым укреплена уникальная российская система художественного образования, где основой непрерывного трехступенного цикла от начального этапа через средний к высшему является именно школа.
Но закончились ли на том баталии? Все ли тучи развеялись? Чтобы понять, каково работать коллективу, который даже в тяжелой пандемической ситуации продолжает выпускать в жизнь новые яркие таланты, обозреватель «Труда» отправился в одну из самых славных отечественных музыкальных школ — одиннадцатилетку имени Гнесиных.
— Сложно работается, — без обиняков отвечает на мой вопрос директор «Гнесинки» на протяжении более чем 30 лет, пианист и дирижер Михаил Хохлов. — Госстандарты детского музыкального обучения разрабатываются Министерством культуры, но окончательно их утверждает Министерство просвещения — и от этого двоеначалия возникают диссонансы. Например, когда я сам учился в школе, которой теперь руковожу, мы занимались по интенсивным программам с 5 лет — практика, давно проверенная русской педагогикой. Но потом на музыкальные школы стали давить сверху, под предлогом защиты прав ребенка пытаясь резко поднять возрастную планку начала предпрофессионального обучения. Понадобился визит в Госдуму народного артиста России Николая Цискаридзе, который снял перед депутатами обувь, показал стопу и объяснил, что если не гнуть ее с раннего детства, то она уже никогда не согнется так, как нужно в балете. Помогло! По крайней мере мы смогли учить детей с 1 по 4 класс не по общеразвивающим, а по предпрофессиональным программам, правда — стыдливо называя их «особыми», «специальными». То есть вопрос решился компромиссом, и вы понимаете, сколько это отняло времени и сил.
И до сих пор случаются курьезы. Например, пришла очередная комиссия и спросила: а почему у вас в расписании нет уроков музыки? Ответ, что в средней специальной музыкальной школе есть уроки фортепиано, скрипки, сольфеджио, музлитературы и пр., не устроил проверяющих: в общеобразовательном учреждении (а мы даем и общее образование) уроки музыки должны быть — и точка.
Самое наглядное мерило успехов школы — конкурсы. По ним, продолжает Михаил Сергеевич, видно, насколько за последние 5-8 лет вырос уровень подготовки детей. Сегодня 12-13-летние играют технически уверенней, чем несколько лет назад 17-18-летние. Осваивают этюды Шопена, Листа, крупные концерты с оркестром. Это итог не только акселерации, но и информационного взрыва, когда весь мировой исполнительский опыт оказался в телефоне ребенка. Понятно, во всем нужна мера — излишнее увлечение некоторых педагогов и родителей конкурсами отвлекает от систематического освоения музыкального искусства, но при разумном подходе вряд ли есть лучший способ подготовить будущего музыканта к концертной деятельности, выработать у него стрессоустойчивость. Ежегодно школа поздравляет порядка 350 своих питомцев с лауреатскими наградами. Традиционно радуют пианисты — имена Дмитрия Шишкина (2-я премия конкурса имени Чайковского) или Александра Малофеева (победа на юношеском соревновании имени Петра Ильича) известны далеко за пределами России. Но в последнее время совершили резкий рывок и воспитанники других отделений, например духового...
Иногда кажется, что в привычном сравнении «консерваторская ЦМШ — гнесинская одиннадцатилетка» срабатывает стереотип в пользу первой. Например, на недавнем конкурсе Дениса Мацуева Grand Piano Competition талантливый ученик гнесинского педагога Елены Березкиной Федор Орлов даже не вошел в число лауреатов.
Михаил Сергеевич не настроен обсуждать то решение жюри. Хотя бы потому, что Федор, как и некоторые другие не-лауреаты, получил такое количество бонусов в виде приглашений на концерты и звукозаписи, что иным обладателям лауреатских дипломов не снилось. Кстати — это надо четко объяснять ребятам и их родителям — сегодня для импресарио далеко не количество медалей определяет перспективность молодого музыканта, а его способность привлекать публику. Медали присуждает профессиональное жюри — для публики же важнее профессиональных тонкостей харизма артиста. Тут мы с Хохловым дружно вспомнили феномен Люки Дебарга: «всего лишь» четвертая премия конкурса Чайковского — и сумасшедшая востребованность... Возможно, и Федора ждет подобная судьба? Ну и конечно его результат ни в коей мере не ставит под сомнение авторитет самого Grand Piano Competition, где, кстати, среди восьми лауреатов — две «гнесинки»: Екатерина Бонюшкина из класса Бориса Березовского и Варвара Кутузова — ученица самого Хохлова.
Но ведь нервное, поди, дело — руководить коллективом, где преподают концертные звезды ранга Березовского? Михаил Сергеевич развеивает мои опасения: дело не в звездности, а в человеческих качествах. Все гнесинские педагоги, уверяет он — очень хорошие люди. Уровень же их профессионализма нет смысла комментировать — то, что он высочайший, само собой разумеется.
Возражаю: у вас — само собой, но в обычных районных школах ситуация другая, там иному директору сподручнее набрать на работу середнячков, а то и вовсе непрофессионалов из числа своих родственников: таковые покладистей и послушно несут денежку, щедро выписываемую им директором, наверх, то есть ему же... Кажется, впору впрямую писать в законе, что преподавать в музыкальной школе имеет право только человек с высшим профильным очным образованием. Ведь правило госстандарта об обязательном для педагога ДМШ вузовском дипломе сплошь и рядом трактуется директорами весьма вольно.
Тогда это проблема учредителя, парирует Михаил Сергеевич. Если говорим о Москве, то — Департамента культуры города. Там принцип двоякий: с одной стороны, предоставлять директорам больше прав при приеме педагогов на работу, с другой — повышать и ответственность руководителей школ. И уж точно нельзя, чтобы, допустим, заместитель директора был его родственником.
Есть и такая идея, витающая в учительских кругах: создать Союз педагогов музыкальных школ. Руководитель «Гнесинки» обеими руками за: содружество профессионалов, делающее коллективное мнение влиятельным — знак роста гражданского общества. Вообще классно, если бы музыкальные школы предпрофессионального уровня появились в каждом административном округе Москвы, а за пределами столицы — в каждом сколько-нибудь крупном городе. Куда тогда девать общеразвивающее обучение? Хохлов убежден: лучшее для него место — общеобразовательная школа. Но не примитивные «уроки музыки», которые имела в виду вышеупомянутая комиссия, а серьезное погружение, начиная с нотной грамоты, знание которой так же обязательно для современного культурного человека, как умение читать и писать слова. Ведь это колоссально способствует развитию памяти, умению усваивать информацию, пальцевой моторике, а значит улучшает восприятие всех прочих школьных предметов. Ну и вырабатывает эстетическое чувство — то, с чем сегодняшняя общеобразовательная школа справляется плохо. Ее воспитанники могут сносно ориентироваться в цифрах, но ничего не понимать в мире искусств. А личность без чувства прекрасного ущербна.
Не возразят ли тут скептики, что стране не нужно столько школ с предпрофессиональным преподаванием музыки, поскольку далеко не все их выпускники пойдут по музыкальной стезе?
А кто сказал, что подготовка профессионалов — единственная задача предпрофессионального образования? Разве не столь же важно создать среду для их, профессионалов, формирования? Если же кто-то из выпускников выберет другой жизненный путь, это вовсе не значит, что государство напрасно тратило на него средства. Музыка поможет ему в любой специальности — тем, что сызмальства приучила к дисциплине, систематичности, результативности, социальности.
Продолжая свою линию, рассказываю Михаилу Сергеевичу о моем друге, с дипломом Московской консерватории и сорокалетним преподавательским стажем работающем в районной музыкальной школе, где как раз, по его словам, процветает кумовство. Базовая ставка — 20 тысяч рублей в месяц; надбавки, целиком зависящие от директора, смехотворны. Не решила бы подобные коллизии инициатива премьер-министра Михаила Мишустина, недавно призвавшего к возвращению тарификации педагогов по их стажу?
Это, возможно, повысило бы прозрачность системы оплаты, сейчас явно недостаточную, отвечает Хохлов. Но акцент, уверен он, надо делать на другом: недопустимо низок сам уровень этой оплаты. Скажем, имеет тот специалист базовые 20 тысяч и доплату 20-25 тысяч (это распространенный случай). Ну, поднимет государство базовую ставку, скажем, до 35 тысяч, а доплату при этом директор тихонько срежет до 5-10 тысяч: чиновники довольны — «приняли меры», но педагог-то остался при своих. Вот если то, что предлагает премьер, реально повысит учительский заработок — флаг ему в руки.
А как относится мой собеседник к участившимся разговорам о том, что образование в век интернета надо максимально перемещать в Сеть — так-де практичнее и дешевле?
— Отношусь отрицательно, — категоричен Хохлов. — По крайней мере в том, что касается преподавания искусства, где тонкие энергии реально передаются только через прямое общение. А вот в чем новые цифровые средства могли бы принести пользу — это в домашней работе. Начиная от простой записи урока на видеокамеру, что потом позволит тщательно отработать дома замечания педагога, до программ искусственного интеллекта, которые стали бы электронными тренажерами для ребенка по сольфеджио или теории музыки. Чтобы вместо обычных стрелялок и кричалок он, допустим, изучал, чем кварта отличается от квинты и почему веселая музыка чаще пишется в мажоре, а грустная в миноре. Тут, мне кажется, увлекательное поле для совместного творчества педагогов и программистов.
Но, напоминаю я директору, сейчас уже и некоторые педагоги выступают за онлайн, поскольку он бережет их от такой напасти, как обвинения в сексуальных домогательствах, в последнее время из разряда экзотики переходящие в массовую проблему. Да, известны реальные случаи изуверства, но они громадная редкость — куда чаще родители, недовольные тем, что их чаду поставили недостаточно высокую оценку или не включили в программу престижного концерта, пишут кляузы — и ломаются учительские судьбы, люди не только лишаются работы, но и попадают за решетку. В итоге педагоги теперь боятся даже легонько прикоснуться к руке или плечу ученика, чтобы показать, в какой мышце у него зажим.
Суть решения, считает Хохлов — в искренности отношений между педагогом, учеником и родителями. Если в ней возникают малейшие сомнения — надо тут же идти на открытый разговор к директору школы и не ждать, пока конфликт достигнет криминального градуса. У директора достаточно инструментов для его решения, начиная с самого очевидного — перевода ученика к другому педагогу.
Ну а что все-таки насчет новых возможностей, предоставляемых музыке цифровым веком?
Оказывается, уже три года в «Гнесинке» действует отделение звукооператорского мастерства. Профессия востребованнейшая: объем звучащей кругом нас музыки стремительно растет. Уже и в вузы страны на эту специальность ежегодно принимают порядка 250 студентов— но до последнего времени ей почти не учили на среднем образовательном уровне. В Москве такие курсы были только в Колледже предпринимательства — заведении в отношении музыки непрофильном. Ведь музыкальная звукорежиссура — это и аранжировка, композиция, саунд-дизайн... Гнесинцы решили заполнить нишу, через год — их первый выпуск.
Ну и напоследок — как удается директору и педагогу Хохлову еще и концертировать более 30 лет в качестве дирижера оркестра «Гнесинские виртуозы»?
— Концертирование — самый лучший способ закрепить успехи юных музыкантов в учебе, — отвечает Михаил Сергеевич. — И хотя меня иногда зовут за пульты других коллективов, именно в «Гнесинских виртуозах» исполнительство стало прямым продолжением моего учительства. Добиться слаженного звука в любом оркестре непросто, а в коллективе, где состав меняется каждый год — сложно вдвойне. Зато какой опыт! Мне очень приятно, что наши выступления вдохновляют и публику, и выдающихся солистов. Например, недавно мы играли с Борисом Березовским совсем непростой Фортепианный концерт Альфреда Шнитке. В подобной работе — один из залогов будущего успеха наших выпускников, игравших в оркестре: виолончелиста Бориса Андрианова, которого знают как великолепного солиста и ансамблиста во многих странах. Гобоиста Алексея Огринчука — солиста прославленного нидерландского оркестра «Концертгебау». Контрабасиста Павла Степина, играющего в оркестре Большого театра. Сотен других замечательных артистов: гнесинская школа всемирна!