Красота великой силы

Ровно 300 лет назад Петр I перенес столицу страны из Москвы в Санкт-Петербург

Гениальные замыслы редко осуществляются — чаще остаются фантастическими проектами на бумаге. Санкт-Петербург — редкое исключение: здесь замысел осуществился с избытком.

Место основания Санкт-Петербурга — там, где возникла Александро-Невская лавра, — отмечено небесным знамением. Во время столкновения отряда Александра Невского с рыцарем Бергером с неба упало множество огненных обломков. Спорят, что это было: расколовшийся метеорит, комета или и впрямь небесный огонь, поразивший шведов… Но как бы то ни было, Петр выбрал именно это место для новой столицы. Многие до сих пор пеняют ему за это: холод, сырость, у самых границ… Но победителей не судят.

Неслыханная дерзость — заложить новую столицу на только что отвоеванной территории. Наводнения и шведы, поддерживаемые английским флотом, изначально были постоянной угрозой. А ведь Россия только еще становилась военно-морской державой.

Мифы о городе на костях

...Итак, еще идет война со шведами, а неутомимый царь садится в лодку и лихорадочно ищет место для города-крепости. Леса и болота Заячьего острова ему пришлись по душе. Лес пойдет на строительство, болота осушим… Так и родился Санкт-Петербург — земляной крепостью с деревянными строениями. В одном из деревянных домиков, выстроенном в голландском стиле и раскрашенном под кирпичную кладку, жил сам Петр.

Историческая память сохраняется и в анекдотах. Жители Санкт-Петербурга переименовали улицу Зодчего Росси в Заячью рощу. И до сих пор в шутку так ее называют. По идее на гербе Санкт-Петербурга должен был бы красоваться пушистый заяц, но у этого зверька незаслуженно трусливая репутация, хотя на самом деле заяц не труслив, а умен.

Разумеется, европейская дипломатия была не в восторге от военного поселения, возникшего вблизи их границ. Строительство Санкт-Петербурга оклеветали. Якобы город весь на костях построен и трудились там бесплатно и только подневольно. Историки это опровергают. Во-первых, строителям платили сначала полтину в месяц, а потом рубль. На копейку можно было пообедать. Питание вначале было бесплатным, и кормили мясом. Это подтверждено раскопками. Да и людей в то время было мало, они ценились как рабочая сила. Всего на строительстве было задействовано 300 тысяч душ, и смертность среди них была такая же, как во всей России. Слухи же о массовой гибели возникли после эпидемии на строительстве Ораниенбаума под руководством Меншикова. Ну, от эпидемий и сегодня не всегда удается оградиться. Тогда ведь не было антибиотиков…

Почему Россия не Голландия

А вот насильственное переселение в новый город жителей действительно имело место. И тут следует отметить главную историческую ошибку Петра: он хотел внедрить в Россию голландскую технологию, но без голландских прав и свобод. Однако кое-что царь оттуда все-таки взял: Табель о рангах, 12 коллегий, Академию наук. Но что такое академия без академических свобод? И что такое 12 коллегий, если все смотрят в рот монарху? Петр не понимал, что секрет более качественной жизни в Европе — в свободе, которая была в той же Голландии и которую он допускал в России лишь в гомеопатических дозах.

Так или иначе, но город на Неве рос и, к удивлению всего мира, укреплялся. Жители Санкт-Петербурга получили множество преимуществ. Среди них — доступ к информации, которая в морском портовом городе была на порядки выше, чем, скажем, в Москве или в Рязани. Команде первого корабля, прибывшего из Европы, Петр выплатил 300 серебряных рублей, двух других — по 100. Но ведь корабли не только с товаром шли — они везли европейскую моду, обычаи, образ жизни. И — хотел того основатель новой столицы или нет — европейский образ мысли. Петра, несмотря на его тяготение к Голландии, трудно назвать европейцем. Тем не менее, он возводил абсолютно европейский город на Неве. Петербург стал своего рода постоянно действующей выставкой другой жизни, пока еще России неведомой. Даже сегодня разница между Санкт-Петербургом и всеми другими городами России еще заметна.

Правда, Петр хотел построить своего рода Северную Венецию. Мечтал о домах и дворцах, которые отражались бы в широких каналах. То ли этот замысел неосуществим в принципе, то ли просто Меншиков деньги разворовал, но каналы оказались намного уже, и дома в них не отражались. На чисто петровское предложение Светлейшего все срыть и построить заново Петр, опустив голову, ответил: «Поздно! Все пропало». А мог бы и снова начать — с его-то характером…

Мы часто забываем, что за спиной Петра была вся мыслящая Россия. В фильмах и романах показано, как царь насильно ведет Россию в Европу. Сопротивление, конечно же, было, но интеллектуальные силы Петра поддерживали. Они-то и сосредоточились в Санкт-Петербурге. Петербург стал не только столицей власти, но и столицей мысли. Академия, первоначально созданная для разработки аттракционов и фейерверков, постепенно превратилась в научный центр. Шутовские 12 коллегий переросли в министерства. Петр строил Петербург и страну на вырост.

Можно дискутировать о состоятельности проекта с точки зрения стратегической: во время военных конфликтов город оказывался под ударом. Но оккупировать-то его враг не смог ни разу! И в 1812-м, и в 1941-м существование фактически двух столиц только усиливало наши позиции, заставляло врага рассредоточивать силы. Де-факто Москва и Санкт-Петербург стали двумя духовными центрами огромной страны. Это как правое и левое полушарие мозга: одно заведует логикой, другое интуицией. И можно только удивляться, что и этот план Петра при всей своей фантастичности полностью осуществился.

И все-таки Европа!

Появление еще одной столицы отражало несомненный факт, что при всем своем своеобразии Россия — страна европейская. В Индии, например, европеизация осуществлялась болезненным колониальным путем. В России же это был процесс внутренний, вполне органичный. Не следует судить о тех временах по роману «красного графа» Алексея Толстого. Тот писал в угоду Сталину и сделал из Петра этакого единоличного реформатора, ломающего косность управляемой им страны. На самом деле сила Петра — в поддержке страны, которой он так варварски управлял. Страна же эта поддерживала отнюдь не варварство, а порыв к лучшей жизни. Стрелецкий бунт не был ею поддержан, ибо не сулил ничего нового и защищал уклад только самих стрельцов. А преобразования Пет-ра открывали возможности другой жизни для многих слоев населения. Жаль, что ничего не доставалось от этого крепостным крестьянам. Но это трагедия всей российской истории, за которую мы все и по сей день расплачиваемся. Как бы то ни было, образование новой столицы означало, что после долгих колебаний Россия все же выбрала европейский путь развития. И выбор этот оказался верен.

Петергофский дворец снаружи и изнутри выглядит как корабль, уплывающий в море. На самом берегу знаменитый домик Петра. Он и строил Санкт-Петербург как корабль, снаряжаемый в далекое плавание.

Известно, что первый ботик Петра плавал по московской речушке Яузе, а один из бревенчатых домиков царя стоит в Коломенском, на берегу Москвы-реки. Живи Петр в наши дни, он бы уже не столько о морях думал, сколько о космосе. Не случайно же знаменитая Адмиралтейская игла устремлена к небу. Размах петровского замысла соразмерен мощи страны, которую он чувствовал лучше многих других правителей. Его успех во многом определяется именно этим. Он чувствовал мощь страны, которой ему выпало управлять, и оказался соразмерен этой великой мощи.