.jpg)
Разговор с Юрием Башметом – о роковом разрыве культуры и политики
Юрий Башмет — из тех людей, у кого работы не убывает никогда. Если обламывается в одном месте, с чем российские артисты сейчас массово сталкиваются на Западе, то прибавляется в другом — родном отечестве. Как в сегодняшней новой реальности удается сохранять и строить дальше просветительские проекты? Чем живут руководимые Юрием Абрамовичем коллективы «Новая Россия», «Солисты Москвы» и Всероссийский юношеский симфонический оркестр? Может ли искусство помочь людям, вовлеченным в нынешнюю битву умов, идей и интересов, идущую с применением тяжелого вооружения? Об этом наш разговор с маэстро.
— Украинская спецоперация буквально врезалась в график твоего Зимнего фестиваля в Сочи. Под ударом оказались гастроли одного из лучших в мире оркестров старинной музыки Il giardino armónico под руководством Джованни Антонини, международный конкурс молодых композиторов, интернациональные мастер-классы инструменталистов и оперных певцов...
— Фестиваль задумывался как показ лучшего за все 15 лет его истории — спектаклей «Не покидай свою планету» с Константином Хабенским, «Гамлет» с Евгением Мироновым, «Кроткая» с Сергеем Гармашем, хоровой оперы Александра Чайковского «Сказ о Борисе и Глебе»... И мы в основном смогли сохранить программу. Даже когда грянули украинские события, довели до завершения и конкурс, и мастер-классы, где проявили себя очень талантливые молодые люди. Например — победившие в нашем традиционном композиторском соревновании имени Альфреда Шнитке Герман Визнер из России (номинация «струнный квартет») и Артем Цесь из Белоруссии («фортепианный ансамбль»). А вот итальянцы, к сожалению, не подлетели. Они уникальные мастера исполнения барокко, и перед «Солистами Москвы» встал выбор — либо заменить их в старинном репертуаре, который мы тоже играем, но это не наш исключительный профиль, — либо сыграть то, что ближе нам. Мы выбрали программу русской музыки, ставшую бомбой: Элегию Чайковского памяти Самарина (первого постановщика «Евгения Онегина»), Фортепианный концерт Шнитке (солировала моя дочка Ксюша) и адажио из Ленинградской симфонии Шостаковича.
Что касается других перемен и отмен — отложились гастроли «Солистов» в Греции и Дубаи. Зато хлынули предложения из самой России. Например, через несколько дней полетим на подмогу Транссибирскому фестивалю Вадима Репина. И только что отыграли в Клину два концерта для беженцев из Донбасса. Днем для их детей выступали наши дети из Юношеского оркестра — скрипачка с пьесами Йозефа Сука, альтистка — с сонатой Шуберта... А вечером «Солисты Москвы» играли «Воспоминание о Флоренции» Чайковского... Для меня тут двойной смысл: на Украине, во Львове, прошло мое детство и юность, и именно там в мою жизнь вошел Чайковский, определив ее дальнейшее направление.
— Как это случилось?
— Я учился в музыкальной школе, но душа принадлежала не классике, а «Битлз». И вот однажды на уроке музлитературы нам включили Шестую симфонию Чайковского. Я не сразу понял, что произошло, но вечером в душе зазвучали какие-то необычные мелодии с гармониями, и только ложась спать я осознал — это то, что нам давали слушать днем. Наутро позвонил своему «однопартнику» Гоге Эдельману и попросил запись Шестой. У него такая нашлась, дирижировал Мравинский, и еще там был Второй концерт Рахманинова с солирующим Рудольфом Керером... В тот вечер я поздно вернулся домой, родители уже спали. Но мне так не терпелось послушать музыку, которой я «болел» уже сутки, что разбудил их, мы включили проигрыватель и вместе получили огромное удовольствие. Для меня этот момент обозначил выход из очень серьезной ситуации — я уже чувствовал, что эпоха «Битлз» проходит, да и сама команда уже распалась, нужно искать в музыке новую опору и смысл.
— Его подсказал Петр Ильич?
— Да, но ты будешь смеяться: сыграл свою роль и другой Ильич — Ленин. К столетию вождя организовался всеукраинский конкурс музыкальных школ и училищ, и меня на него командировали в Киев. Правда, выяснилось, что соревноваться придется... со скрипачами: кроме меня, альтистов не было. И даже хотели отказать мне в участии, но моя учительница Нина Леонидовна Вишневская устроила скандал: мальчик готовился!.. Еще смешнее, что в итоге у меня оказалось больше всех баллов. Тогда председатель жюри Олег Крыса сказал: вы хотите анекдота — на скрипичном конкурсе победил альтист? И нам не стали присуждать лауреатские звания, а назвали всех «переможцами», т.е. победителями, вручили подарки (мне досталась книга Игоря Бэлзы «Бела Барток»). Кстати, мои соконкурсники Миша Вайман, Саша Винницкий, Миша Готсдинер, Саша Брусиловский вскоре стали моими однокурсниками в Московской консерватории.
— Ты назвал некоторые из множества своих музыкально-театральных работ. Где корни этого явления — Театра Юрия Башмета?
— Они восходят к тем временам, когда еще не было той полусотни альтовых концертов и прочих композиций, что написаны для меня ведущими композиторами мира — Альфредом Шнитке, Софией Губайдулиной, Эдисоном Денисовым, Гией Канчели, Андреем Эшпаем... Я играл симфонию Берлиоза «Гарольд в Италии», вообще-то написанную по заказу Паганини как альтовый концерт. Но Паганини эту вещь не играл, хотя заказ оплатил (что для него было исключительным поступком — он слыл скупцом, знакомые даже прозвали его Паганьенте, т.е. «никогда не платящий»). И действительно, там альт использован очень неравномерно: довольно много в первой части, но постепенно к финалу его партия сходит на нет. В общем, мне захотелось придать исполнению больше нерва через театрализацию. Идея пришла в нашем общении со скрипачом Олегом Каганом: я сажусь на стуле где-то в массе оркестра и читаю старинную книгу, стоящую на маленьком пюпитре (этот томик из своей библиотеки мне одолжил Святослав Рихтер), а когда приходит черед играть — делаю несколько шагов к пульту с нотами на авансцене...
Я вообще за эксперименты. Готов играть даже партитуру, в сочинении которой принимал участие компьютер. Но всякий эксперимент должен быть подкреплен хорошим вкусом. Мне не близки фокусы, допустим, Найджела Кеннеди — талантливейшего скрипача, но пошедшего по линии балагана, выходящего на сцену в разных носках, а главное — играющего всякую попсовую ерунду...
Теперь насчет «Театра Башмета», как ты выразился. У него пока нет своего здания: быстро такое не делается. Я ведь замахнулся на крупный проект — с учебным процессом, репетиционной базой, жильем для иногородних участников...
— Остался у тебя на Украине кто-то из друзей юности?
— Один друг переехал в Норильск, его уже, к сожалению, нет. Другой давно в Европе, мы с ним делаем мой фестиваль на острове Эльба. В самом Львове по-прежнему живет человек, с которым мы дружим с пятилетнего возраста, моя мама, можно сказать, его воспитала: он заходил за мной погулять, а я в это время должен был заниматься, так она давала ему интересные книжки и приучила к систематическому чтению... Он не музыкант — повар. Уже много лет помогает ухаживать за могилами моих родных, на это никакая политика не повлияла.
— Мы с тобой люди одного поколения и помним замечательных украинских композиторов — Мирослава Скорика, Левко Колодуба, Лесю Дычко... Ты считаешь нормальным, что за 30 постсоветских лет в Москве не прозвучало почти ни одной ноты украинской музыки? И не мы ли сами отчасти виноваты в отчуждении между нашими народами?
— Я был знаком со Скориком: мой первый учитель еще по классу скрипки — Петя Дрощ, его лучший друг. Что говорить, талантливейший народ. Вспомнить ту же львовскую музыкальную школу имени Саломеи Крушельницкой — там при входе портреты ее международно известных выпускников: скрипача Олега Крысы, пианистов Александра Слободяника, Богодара Которовича... Пианист Юра Лисиченко потом учился и преподавал в Московской консерватории. Скрипач Юра Корчинский — первая премия конкурса имени Паганини в Генуе!.. С одной стороны, ты прав, в разобщении есть и наша вина. С другой — было ли у украинцев большое желание общаться с российской публикой? Вспомни один из первых указов президента Ющенко — считать Гоголя украинским писателем... Там издавна сильна тенденция — стать центром восточнославянской Европы. Не быть им вместе с Россией, а перетянуть на себя эту роль.
— В мире пошла волна отмен русских проектов. Даже не верится: будто бы в Польше запретили играть в концертах Чайковского и Шостаковича, а в театрах ставить Чехова. В Британии Кардиффский симфонический оркестр отменил исполнение увертюры Петра Ильича «1812 год»...
— Насчет Польши это точно. Про Кардифф — сейчас от тебя впервые слышу, но не удивляюсь. И скажу, что уже послал полякам ответку. Есть у нас с «Солистами Москвы», Сережей Гармашем и молодой актрисой Марией Срогович программа, посвященная переписке Чайковского и Чехова. И как раз в день, когда пришло известие о польском запрете, мы ее исполнили в «Зарядье».
Что до Шостаковича — с этим идиотизмом я уже сталкивался, когда мы с Рихтером собрались играть его альтовую сонату на фестивале в Дуйсбурге. И встретили сопротивление как советских органов, для которых фамилия Шостакович была жупелом (сын композитора Максим, дирижер, тогда не вернулся в СССР с гастролей в Германии), так и некоторых немцев — те не могли забыть Дмитрию Дмитриевичу Ленинградскую симфонию. Слава богу, ситуацию удалось переломить: при всем том тогдашние власти — наша и германская — оказались мудрее и договороспособнее, чем нынешняя польская.
Теперь по поводу того, как за Западе поступили с Гергиевым, Нетребко, Мацуевым... Я давно заметил: там боятся наших музыкантов. Еще в советские времена старались отсечь от международных конкурсов на стадии заявки. Или, если доходит, скажем, выпускница Московской консерватории до очных туров конкурса в Париже, то организаторы сделают все, чтобы премию получил француз, хотя наша девочка на три головы выше в профессиональном отношении.
Возвращаясь к Гергиеву — они хотели, чтобы он открестился от России? Но он россиянин. Чтобы он выступил с политическим заявлением? Но он не политик, а артист. И повел себя, считаю, очень достойно. Ну так кто в этой истории выиграл? Мюнхенская опера? Хороший театр, но таких много — а Мариинка в мире одна, и теперь Гергиев сможет уделять ей еще больше времени.
— Что скажешь о звучащем в Государственной думе требовании к деятелям культуры, не поддержавшим военные действия, уволиться со своих позиций? Якобы Россия даже не заметит этих увольнений. Напомню — речь об Олеге Басилашвили, Алисе Фрейндлих, Евгении Миронове, Андрее Могучем... И как тебе открытие неким Комитетом защиты национальных интересов РФ сайта «Предатели и враги», где таковыми названы Борис Гребенщиков, Данила Козловский, Чулпан Хаматова, Андрей Хржановский?..
— Я, конечно, не могу согласиться с мнением, будто России безразличны Алиса Фрейндлих или мой друг Женя Миронов. Чулпан просто обожаю, а в фильме Андрея Хржановского про Олега Кагана сам снимался. Конечно, любой нормальный человек против войны. И Россия до последнего удерживалась от крайних мер — но что оставалось, когда с той стороны потянулись к ядерной кнопке? Не исключаю, что при ином ходе событий нам в скором времени пришлось бы оплакивать не только детей Донбасса, погибших от обстрелов, но и жителей Ростова, Воронежа, Курска, Москвы...
.jpg)
— Каково будущее твоих фестивалей в Туре, на Эльбе?
— До них еще пока изрядно времени. А вот насчет сочинского фестиваля могу сказать: недавно было заседание Европейской федерации фестивалей, и там кто-то предложил исключить его. Но категорически против выступила Сербия, ее поддержали другие — и исключение не прошло. Что касается других планов — из 10 мировых столиц, куда ансамбль «Солисты Москвы» собирался поехать в юбилейный тур в связи со своим 30-летием, меньшая часть отпала, а большинство по-прежнему нас ждет.
— Когда все это кончится, что ты сыграешь?
— Что-то из классики. Например, я очень люблю произведение немецкого композитора Макса Бруха «Кол нидре». Это название еврейской молитвы о прощении. Там начало минорное, а окончание мажорное — не ликующее, а тихое и просветленное. Очень красивая, трогательная музыка надежды. Ну и я уверен, что в самом скором времени у российских композиторов появятся новые яркие произведения, рожденные сегодняшним этапом в истории страны. Просто не могут не появиться...