На платформе KION стартовала премьера сериала «Технарь», который затем покажут и на Первом канале. Фильм снял режиссер Душан Глигоров, чей психологический триллер «Хрустальный» стал в прошлом году хитом. Новая картина — в том же жанре: у талантливого программиста похищают жену и ребенка, вынуждая выполнять поручения, связанные с его профессией. Пока женщина находится в заточении, а муж пытается ее вызволить, оба понимают, что их брак был не так уж благополучен... Более того — на фоне пограничных ситуаций, когда речь идет о жизни и смерти, переосмысление ценностей происходит не только у жертв, но и у самого похитителя.
Роль следователя, призванного распутать клубок загадочных происшествий, исполнил Федор Лавров, которому уже не однажды приходилось играть представителей этой профессии в современных детективных историях.
— Федор, чем, думаете, в первую очередь зацепит зрителей «Технарь»?
— Наверное, самой атмосферой триллера с его таинственностью происходящего, ложными ходами, заводящими героев в тупик. Тем более что у фильма великолепные режиссер и оператор — Душан Глигоров и Батыр Моргачев, с которыми я работаю не впервые.
— Вы и следователя играете не в первый раз.
— Мой герой не похож на расхожий образ представителя этой профессии. Он — художник своего дела, одиночка, замкнутый, в чем-то эпатажный. Например, служебному автомобилю предпочитает самокат, и все время слушает классическую музыку. Расследование ведет без оглядки на общепринятые нормы, в связи с чем на его голову валится куча проблем. Но он — профи и в конце концов добивается результата. Самым сложным на съемках было сделать этот образ жизнеспособным, не плоским, не картонным.
— Когда видишь в иных фильмах людей в погонах, возникает подозрение, что с настоящими детективами у них мало общего.
— Вообще-то кино — не зеркало жизни, его создатели имеют право на свою трактовку образов. Но, например, когда я работал над ролью следователя Когтева в сериале «Садовое кольцо», то специально вместе с коллегами приходил в главк УВД, разговаривал с его сотрудниками, чтобы понять, чем эти люди дышат, как все устроено в их ведомстве. Да и в целом, на мой взгляд, качество отечественных фильмов в последние годы повышается. Конечно, по-настоящему интересных историй не так уж много, но когда было иначе? Не могут все стать Тарковскими, он был такой один. В режиме сериального производства любые эксперименты и новаторство проходят с трудом, и все-таки шаги в этом направлении делаются.
— В вашей фильмографии есть имя Александра Сокурова, немногие актеры могут похвастаться сотрудничеством с этим выдающимся режиссером.
— Я благодарен судьбе за то, что почти сразу после окончания института попал в его руки. Ту работу вспоминаю с большой теплотой. На съемочной площадке в перерывах между дублями у него всегда звучала музыка, большей частью Моцарт. Разговаривали все в основном шепотом, максимум — вполголоса, сейчас в кинопроизводстве такого нигде не встретишь. В Сокурове много глубины, внутренней тайны и погруженности в себя. Работалось мне с ним непросто, опыта было мало, а следовало еще научиться чувствовать этого режиссера, который настраивал артистов на тонкие эмоции. Тем не менее я снялся у него в нескольких фильмах и, кажется, начал лучше понимать его задачи. Однажды Александр Николаевич сказал мне: «Спасибо, Федор, это была очень честная работа». Этот единственный его комплимент согревает меня до сих пор. Думаю, благодаря Сокурову и Алексею Герману-старшему я понял, как надо в определенных случаях поступать в профессии, а как лучше и не пробовать.
— Есть ли фильм, который в вашей судьбе можно назвать поворотным?
— Как ни странно, это сериал «Оттепель», хотя я сыграл там совсем небольшую роль: сценариста, «вышедшего» в окно (прообразом был Геннадий Шпаликов). Но фильм «прогремел», а на съемках я, в то время только что переехавший из Питера в Москву, познакомился со многими прекрасными артистами.
— Бывает, что режиссер приглашает артиста практически во все свои картины, как некий талисман. У вас подобное случалось?
— Не знаю, как насчет талисмана, но, например, с Егором Анашкиным нам нравится вместе работать, и сейчас я снимаюсь уже в третьем его фильме. Это картина про Федора Шаляпина, я играю его секретаря, друга и душеприказчика Исая Дворищина. Этого человека певец вытащил из петли, когда тот хотел покончить жизнь самоубийством, и Дворищин всю жизнь положил на служение Федору Ивановичу, вот только в Париж с ним не уехал.
— Можно сказать, актерство у вас в крови, вы и родились в актерской семье Николая Лаврова и Натальи Боровковой, в четыре года впервые вышли на сцену ЛенТюза, где работала ваша мама...
— Точнее, я спел военную песенку «Эй, командир, дай знак привала», и с записи моего дисканта начинался спектакль «Мамаша Кураж».
— Тем не менее в старших классах вы поступать в театральный вуз не хотели.
— Это был скорее подростковый протест, мне казалось, что и так все кругом актеры, а надо найти свою дорогу. Я мечтал — вообразите! — о медицине, хотел посвятить себя гнойной хирургии, потому что знал — это одна из самых сложных дисциплин, в которой много нерешенных задач, и занимаются ею в основном полевые медики. Но при подготовке в институт обнаружилось, что моих знаний по химии сильно не хватает, и я понял, что про занятия наукой придется забыть. Зато в Санкт-Петербургскую академию театрального искусства удалось поступить с первого раза, в 16 лет.
— Возможно, с медицинской тематикой пришлось столкнуться в актерской работе?
— Несколько лет назад, готовясь к проекту, который так до сих пор и не снят, я прослушал курс лекций по судебной психиатрии. Для роли нужно было понять, как это бывает, когда человек абсолютно лишен эмпатии — чувствует ли он вообще что-нибудь? Зато эти знания пригодились в другой работе — «Секретах семейной жизни». Хоть она немножко комиксовая, я постарался сделать своего героя-следователя эталонным психопатом.
— Актерам часто приходится делать много необычного при подготовке к роли. Что лично вам вспоминается как самое сложное?
— В фильме «Братство» я играл оперативника-переводчика с дари (это таджикско-афганско-персидский язык). Говорить мне на нем следовало бегло, а текста было много, несколько листов. Перед съемками в течение трех месяцев я пытался постичь этот язык, но безуспешно. И понял, что надо просто заучить текст. Брал карточки с транслитерациями на пробежку в Ботанический сад, около которого живу, и бубнил все это как молитву. Прохожие оглядывались: представляете, бежит по парку человек и бормочет что-то вроде по-таджикски. Пришлось нелегко, но я победил — трудностей с текстом на съемках у меня не возникло.
— Не скучаете в Москве по родному городу?
— Когда такое случается, сажусь в «Сапсан» и еду в Питер, где живут моя мама и старшая дочь. Но вообще никакой идиосинкразии по отношению к Москве у меня не возникло, мне здесь все нравится. И скучать, если честно, особо некогда, потому что двум моим младшим детям 10 и 7 лет, и когда случаются перерывы в работе, я забираю их из школы, вожу в кружки, гуляю с ними... Иногда просто сидим вместе на диване и смотрим интересную «фильму» — это одно из любимых наших времяпровождений.
— Судя по количеству проектов в кино, вы трудоголик...
— Если во мне и есть черты трудоголика, то не «клинического». Я не перфекционист — когда все идеально, в образе не остается воздуха, живого дыхания. Просто я с удовольствием делаю свою работу, но когда понимаю, что устал, с таким же удовольствием иду отдыхать.
— Лет десять назад вы преподавали на курсе Кирилла Серебренникова в Школе-студии МХАТ. Не хотелось бы вернуться к этому занятию?
— Когда Кирилл Семенович предложил эту аферу, меня оторопь взяла: ведь чтобы быть учителем, нужно иметь на это право. Честно сказал Кириллу, что не владею педагогическими методиками, но опытом со студентами поделиться могу. Его это устроило, и мое преподавание сводилось к тому, что мы вместе со студентами придумывали что-то, а потом пытались воплотить это в жизнь, причем и я в этих этюдах проигрывал какие-то роли. Притом я человек очень эмоциональный, с лабильной психикой, и терпения мне не всегда хватает, а для преподавателя оно необходимо. Так что пока мне сложно считать себя педагогом.
— А своим главным учителем кого считаете?
— Зрителя, чьими глазами на нас смотрит Бог. Общеизвестно, что спектакль долго готовится, но рождается он лишь вместе с аудиторией. Ее реакция — это лакмусовая бумажка, которая показывает, где ты ошибся, что не так сделал. Нередко она неожиданна. Сцену, казавшуюся провальной, зал вдруг прекрасно принимает. А на эпизоде, над которым все на репетициях хохотали до слез, публика лишь сдержанно улыбается.
— А кого из актеров считаете самореализовавшимся в наибольшей степени?
— Филиппа Сеймура Хоффмана. Он погиб в 46 лет, но считался одним из самых востребованных актеров своего времени, получил все мыслимые награды. И роли у него были потрясающие. Даже не в очень хорошем кино от него невозможно отвести глаз. Но особенно мне нравится фильм «Без изъяна», где они в паре с Робертом Де Ниро.
— Недавно вы сами сняли фильм как режиссер.
— У меня есть друг, писатель Роман Михайлов, в этом году получивший премию Андрея Белого за роман «Дождись лета и посмотри, что будет». По его книгам поставлено много спектаклей в Москве и Питере. Как-то он рассказал одну придуманную им историю, притчу в форме бандитской сказки, и я решил: это надо снять. Что мы вместе с ним и сделали. Сначала думали, что будет короткометражка, но в итоге получился полный метр. Сейчас вот везем нашу «Сказку для старых» в Ханты-Мансийск на фестиваль «Дух огня».
— Каких тем, на ваш взгляд, не хватает в нашем сегодняшнем кино?
— Если бы я точно знал, то пошел бы и снял такой фильм. Сюжетов-то много — и социальных, и романтических, но нужен особый взгляд, его не так просто найти. И еще — самое, наверное, главное: честность в подаче материала.
— Что мешает такому честному разговору в кино — цензура?
— Дело даже не в ней одной, существует еще желание нравиться, казаться лучше, чем ты есть, сковывает боязнь, что зритель не оценит фильм... Ну и окупаемость важна. Чтобы всего этого не испугаться и говорить то, что думаешь, нужны решительность и сила.
