Так ли уж не права чиновница, сказавшая об утрате смыслов детского музыкального образования
Вы слыхали о том, что детские музыкальные школы, эта основа основ отечественной музыкальной культуры, предмет гордости нескольких поколений педагогов, — «утратили прежние смыслы»? По крайней мере, так считает руководительница Дирекции образовательных программ Департамента культуры города Москвы Екатерина Калачикова, чье видеоинтервью в интернете взорвало музыкантскую общественность. В самом деле, как вам идея о том, что Бах с Шостаковичем в сегодняшнем мире — пусть уважаемый, но музей, а ответы на вопросы времени молодежь должна искать прежде всего к в новых форматах вроде рэпа? Само собой, грянула волна возмущения: бескультурье, вандализм!.. Во многом с критиками горе-чиновницы согласен. Но так ли уж во всем она неправа?
Трехступенную систему «музыкальная школа — музучилище — консерватория» разработали еще в старой России параллельными усилиями братья Рубинштейны и знаменитое педагогическое семейство Гнесиных. Свою эффективность она подтвердила полутора столетиями истории, авторитетом, который заслужила наша исполнительская школа в мире, и уважением, с каким к классическому музыкальному образованию относились в стране еще совсем недавно. Вспомните, кто постарше — едва ли не в каждом втором доме стояло пианино, на котором учился играть ребенок. Или это чадо занималось на скрипке, гитаре, баяне...
Учатся и сейчас. Только как? Недавно мне довелось поговорить с педагогом одной крупной (без малого тысяча учеников) московской музыкальной школы. Это человек с почти полувековым педагогическим стажем. Ему есть с чем сравнить. И его настроение назвать оптимистическим никак нельзя.
Нет, государство не отвернулось от музыкального образования. Деньги из бюджета по-прежнему поступают, причем огромные. Школа, о которой речь, построена несколько лет назад, на открытие пожаловал сам мэр Сергей Собянин. Здание роскошное, в классах установлены видеопанели: смотришь запись оперы — будто в театр попал. Есть три органа, а роялей одной только фирмы «Стейнвей» (самой дорогой в мире) закуплено более 100 — такого их количества, говорят, не имеет даже Московская консерватория. В школе-то и учеников-пианистов столько нет, чтобы все это богатство должным образом задействовать. На «Стейнвее» играются даже диктанты по сольфеджио, хотя для этого вполне подошел бы простой синтезатор за 25 тысяч рублей, что раз в сто дешевле.
Ну ладно, может, это все приобретено в расчете на будущий рост. Но кто его обеспечит? Лицо школы — это в первую очередь педагоги. Вот тут дела обстоят, м-м... по-разному. Мой собеседник — человек с дипломом Московской консерватории. Рядом — выпускники провинциальных институтов искусств, а то и культпросветучилищ. Как они попали в этот райский музыкальный уголок?
Очень просто — их отобрали директор с завучем. Но почему они их отобрали, когда в столице исправно выпускают специалистов консерватория, Гнесинская академия, еще несколько музыкальных вузов?
Тут надо понять, какой педагог нужен современному директору школы. Тот, кто будет растить будущих лауреатов международных конкурсов? Тот, кто профессионально состоятелен, пользуется авторитетом и потому имеет высокую степень независимости поведения? Или тот, кто звезд с неба не хватает, но обладает другими «достоинствами», прежде всего сговорчивостью? Увы, во многих случаях, и в нашем, судя по всему, тоже, ценнее для начальства именно второй вариант. Такой человек не будет поднимать голос против того, что, скажем, директор назначает своим замом собственную дочку. Что родственностью пронизаны и другие структуры школы. Что дирекция практикует незаконные «целевые сборы» (читай: поборы) денег с родителей. Что «своим» людям дается не одна, а две или даже три базовые нагрузки, хотя последнее строго запрещено, поскольку невозможно качественно преподавать 45 академических часов в неделю. Что индивидуальные надбавки к основной ставке (она — около 20 тысяч рублей в месяц) назначаются директором по его хотению и в одних случаях приближаются к нулю, а в других достигают тысячи и даже полутора тысяч процентов. Что своим же педагогам даются помещения под дополнительные ЧАСТНЫЕ урока за НАЛИЧНУЮ плату, хотя это тоже строжайше запрещено.
Зачем директору обрушивать такое море благ на одних педагогов и держать на голодном пайке других, тоже нетрудно догадаться. Не за красивые глаза, конечно...
Мне могут возразить, что теперь профессионализм учителей проверяют на городском уровне по новым правилам аттестации. Но что это за проверки, в педагогической среде хорошо известно. Педагогу, допустим, по классу домры задают вопрос — знает ли он, за какой спектакль получил свою первую «Золотую маску» дирижер Теодор Курентзис. Боюсь, что и я, профессиональный музыкальный журналист, об этих самых «Масках» из года в год пишущий, слету не отвечу...
Теперь об учениках. Надо ли говорить, что у плохого педагога лауреатом не станешь. Более того, для «нашей» школы талантливый ребенок — не приобретение, а убыток: он блестяще сдаст приемные экзамены и пойдет на бюджетное отделение, где плата за обучение — ноль. Соответственно прием на бюджет каждый год сокращается — например, на фортепианное отделение берут всего 5-6 человек (напомню о сотне «Стейнвеев»). Упор — на коммерческое образование: там и деньги поступают живые, да еще и этим бестолковым детям (точнее, их родителям) можно внушить, что без дополнительных платных занятий (см.выше) хорошей оценки не получить...
Ну и результат: есть такой неофициальный критерий эффективности школ — процент выпускников, поступивших в музыкальные училища. Благополучной считается цифра в 70-80 процентов. В «нашей» школе этот показатель не дотягивает и до единицы...
Но не только же профессионалов должны растить в ДМШ, их главная задача — воспитывать людей, любящих музыку и украшающих этой любовью свою жизнь. Тут к месту придется одна маленькая история: мальчик на уроке все того же сольфеджио расшалился. Нехорошо, конечно — и учительница привела его в чувство... крепко приложив головой об рояль. «Стейнвей» выдержал, а вот что стало с парнем? Как у него после этого с любовью к музыке?
Мне опять возразят: вы поговорили с обиженным человеком из одной отдельно взятой школы. А в остальных ста сорока, прекрасная маркиза...
А в остальных — по крайней мере в очень многих, за вычетом самых известных (имени Шопена, имени Дунаевского, имени Танеева — думаю, двумя-тремя десятками названий дело ограничится) — скорее всего, ситуация примерно такая же, как в «нашей» школе. Ведь кто принимал на работу ее директрису — кстати, тоже с дипломом иногороднего, даже иностранного (с «братской» Украины) института искусств, причем полученным заочно? Не Департамент ли культуры, которому, похоже, такие директора тоже более удобны?
Да и даму, предпочитающую рэп Баху, приняла в свои объятия отнюдь не прачечная, а все он же, Департамент.
Так с чего надо начать изменения? Правильно, с Департамента. Сделать его работу максимально прозрачной. Подконтрольной совету специалистов — тех же Спивакова, Казарновской, Репина, которых сейчас ввели в упомянутые аттестационные комиссии, но они там свадебные генералы, а нужен постоянный пригляд за персонами вроде Калачиковой, если уж таковых берут на работу. И то же самое необходимо на всех этажах структуры, вплоть до директоров школ, до заведующих отделениями. Уж в Москве-то достаточно ярких, авторитетных музыкантов, которые в содружестве с родителями могли бы составить общественные советы ДМШ — и действительно вернуть им их подлинный смысл. Который — не в перекачивании государственных и родительских денег в директорский карман, а в поддержании культуры общества.
Но для этого нужна воля. Прежде всего самого Департамента. Его главы Александра Кибовского. Захочет ли интеллигентнейший Александр Владимирович ворошить муравейник, который ведь в случае чего и укусить больно может?
Екатерина Мечетина, пианистка, солистка Московской филармонии, преподаватель Московской консерватории и ЦМШ, председатель Федерального учебно-методического объединения по специальности «Музыкальное искусство»
— Прежде всего я — за сохранение и развитие системы детских музыкальных школ, и именно на той основе, которая сложилась в нашей стране за многие десятилетия и признана во всем мире. И совершенно согласна с тем, что школам надо не менять, а возвращать их смысл. А если вскрываются факты его искажения, то важно понять, кто стоит во главе этого. И возвращать смысл деятельности следует в первую очередь им. В том числе г-же Калачиковой.
Как могло случиться, что во главе важнейшей отрасли столичной культуры — художественного образования — встал человек, не имеющий педагогического опыта и не интересующийся учительским делом? Ведь сама Калачикова призналась, что после окончания фортепианного факультета Гнесинской академии была готова работать хоть в «Макдоналдсе», только не в музыкальной школе. А о том, каковы ее собственные приоритеты (или смыслы, как она любит говорить), можно судить хотя бы по продвигаемым ею коммерческим проектам вроде курсов повышения квалификации педагогов. Учителям предлагалось поехать в Калифорнию (почему не в Германию, не во Францию, не в Италию с их действительно многовековыми традициями музыкального преподавания?) и слушать там лекции человека с никому ничего не говорящим именем. И все это — за свои кровные 200 тысяч рублей плюс стоимость авиабилетов и визы. Предложение вызвало возмущение тех, кто, возможно, и за целый год не зарабатывает этой суммы.
А ту самую аттестацию иначе как издевательской не могу назвать. Мало того, что педагогам задавали не свойственные их специализации вопросы. Так еще людей (зачастую с многолетним опытом преподавания) вынуждали писать мотивационные письма по форме, которая принята в западных фирмах при приеме на работу. Я бы, предложи мне писать такое, возмутилась: с чего это я должна кого-то о чем-то просить? Объяснение тут одно: бюрократии нужно «доказать» свою продвинутость и значительность, заодно унизив тех, кто делает реальное дело.