«Хороший рояль — как хороший коньяк!»

Композитор Евгений Крылатов — о своей жизни

25 лет назад, в 1986 году, после выхода на экраны фильма «Гостья из будущего» в стране стала широко известна песня «Прекрасное далеко» в исполнении Большого детского хора Всесоюзного радио и Центрального телевидения. Помните чистые ангельские голоса и тенор девочки-солистки, выводящий: «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко…»? Музыку к этому псалму, чем-то похожему на «Аве, Мария», написал композитор Евгений Крылатов. Как сказал позже он сам, «это призыв, молитва, мольба о детях, чтобы они жили лучше, чем мы».

Это он создал такие хиты, как «Лесной олень», «Ольховая сережка», «Крылатые качели», «Три белых коня», «Песенка о шпаге» («Вжик, вжик, вжик, уноси готовенького:« — ее исполняет в фильме «Достояние республики» Андрей Миронов), музыку к трилогии «Трое из Простоквашино», а также мелодии к другим всенародно любимым фильмам и мультфильмам. Судьба самого Крылатова тоже похожа на известный киносюжет: в молодости приехал в Москву из-за Урала, добивался своего и в итоге стал знаменитым. Из семьи металлургов — в советские композиторы!

Слесарь и скрипка

— Как так вышло, Евгений Павлович, что вы, выходец из уральской рабочей семьи, стали композитором? Это случайность или чьи-то гены?

— Я родился под Пермью — там на металлургическом заводе дед работал сталеваром. Отец был слесарем, а потом — мастером на Мотовилихинском заводе. Мама в 15 лет пришла в город из деревни и стала заводской девчонкой. Вся моя родня — из рабочих, и только меня повернуло на путь творчества. Может быть, потому, что мама пела мне народные песни, а отец любил классику? Еще подростком, в 1924 году, он на первую получку купил себе скрипку и сам нашел преподавателя. Это в уральской-то глуши! До сих пор этот факт биографии отца приводит меня в трепет. А еще он неплохо играл на рояле и пел тенорком. Есть снимок: я сижу на стуле в матроске, а отец — за фортепиано. Он часто наигрывал «Чардаш» Монти.

— Очевидно, он был незаурядным человеком?

— Он был одаренной личностью и, может быть, поэтому несколько неадекватен в быту. У него были странности: например, он вел дневники на русском языке, но слова писал латинскими буквами. Почему, я так и не узнал. А еще он помнил дни рождения всех родственников до седьмого колена:

Мы жили в рабочем районе, удобства — на улице, до ближайшего колодца — 2 километра по непролазной грязи. В доме после войны было хоть шаром покати, но папа на последние деньги покупал пластинки — Шопена и Бетховена. Это были тяжелые виниловые диски, еще не долгоиграющие: если опера или симфония, то сразу на трех пластинках. Глядя на отца, я увлекся музыкой, слушал патефон, пробовал танцевать и не отходил от черной радиотарелки на стене. В 7 лет сам попросил у родителей, чтобы записали во Дворец пионеров учиться игре на фортепиано. А чтобы продолжать занятия дома (тогда еще у нас своего инструмента не было), вырезал из самоучителя схему клавиатуры и часами «играл» на ней в полной тишине. Тогда же начал сочинять первые музыкальные пьески.

— Что стало со скрипкой, которую купил отец?

— Это был редкий для тех мест инструмент немецкого мастера с резной головкой грифа в виде льва. Скрипка долго хранилась в доме, но однажды мой сын Павел случайно ее сломал: сел на диван — и прямо на скрипку! Ему было тогда 10 лет. До сих пор, вспоминая об этом, он расстраивается.

— Отец определил ваш музыкальный вкус и сыграл в вашей жизни ключевую роль. А мать?

— С мамой у нас была интуитивная связь, даже на расстоянии. Без нее я не смог бы выдержать первые годы в Москве. В 1968-м я перевез ее в столицу, а потом купил квартиру в том же Тушино. А спустя год на отдыхе в Крыму мне приснилось, что я нырнул, но оказался не в воде, а под землей, задыхался, пытался вырваться, всплывал — и все тщетно: Оказалось, что в ту ночь в Москве умерла мама. Это стало для меня тяжелым ударом... исчезло ощущение праздника жизни, беззаботности и легкомыслия. Мама умерла еще не старой — в 57 лет. Два года я не мог отойти от этого горя.

— Ваши родители были верующими?

— Мама крестила меня в раннем детстве, а потом приобщила к религии мою жену. Она, хоть и с оглядкой, ходила в церковь, а отец — нет, хотя по убеждениям он не был коммунистом и ненавидел советскую систему. Мама была очень верующей, знала молитвы, народные притчи, и я на этом вырос. И сейчас в моем доме на видном месте Библия и иконы — большинство из них подарили, кое-что я купил сам.

А вообще мой прадед по отцовской линии жил при церкви и пел на клиросе. Клирос — значит «крыло». А на Урале говорят «крылос». Вот отсюда и моя фамилия Крылатов.

Газеты на полу

— Вы приехали завоевывать столицу из Перми. Что для вас было труднее всего?

— Самое отчаянное время — после окончания Консерватории. У нас с женой не было прописки и жилья, мы обременяли знакомых, снимали углы. Когда родился сын, отдали его на три года моей маме. А вскоре вышел указ о расширении города Москвы, и я стал москвичом, но без жилплощади. Снова — частные квартиры, печное отопление, удобства на улице. К тому же мы ждали второго ребенка. В 1961 году я вступил в Союз композиторов. И произошло чудо: Тихон Хренников и Вано Мурадели помогли мне получить первую в моей жизни квартиру в столице. В 1965-м мы переехали в Тушино. Это был первый вздох облегчения: я перестал бояться милиции. А до этого чувствовал себя изгоем, все думал, донесут в участок. Поэтому когда мы с женой впервые вошли в новую квартиру, еще пустую, без мебели, то были потрясены. Постелили газету на пахнущий свежим лаком паркетный пол, легли на нее навзничь и долго так лежали, обнявшись.

Я очень поздно пробился. Много сил и времени ушло на выживание в Москве. Я лез, как росток из-под асфальта, но 10 лет ушли на борьбу. Первые успехи в музыке пришли в 36 лет — уже не мальчик: В 1968-м вышел мультик «Умка», за ним — «Дед Мороз и лето», в 71-72-м — фильмы «Достояние республики», «Ох уж эта Настя!» и «О любви». Я «попал в обойму» — получил признание у коллег-профессионалов.

— Как вы познакомились со своей женой?

— Это случилось в 1955-м в Московской консерватории. Я учился там вместе с Альфредом Шнитке и Алемдаром Карамановым (известным впоследствии симфонистом. — «Труд-7».). Это была дружная компания: Шнитке мы звали Альф, Караманова — Дарик или просто Дэ, композитора Эдуарда Лазарева — Эдл, а мне досталось прозвище Джиппи. Однажды я зашел к Дарику в общежитие, гляжу — в коридоре девушка. Спрашиваю: «Кто это?» — «Моя сестра Севиль». Этот факт — что у него, оказывается, есть сестра — меня поразил: я об этом ничего не знал!

— Было легко?

— Скорее наоборот. Я рано женился — в 23 года. Расписались мы на Рождество, 7 января 1957 года. А потом к нам пришли в гости Дарик и Альфред. Все прошло предельно скромно — мы были бедными студентами. А потом начались скитания по углам, безденежье, годы, ушедшие на выживание в Москве.

Ключи от рая

— У вашей жены красивое и редкое имя. Откуда оно?

— Севиль родилась в Крыму, она наполовину турчанка, как и ее брат Алемдар. Окончила юрфак МГУ, но не проработала по специальности ни дня. Ее отец, турок, был репрессирован в 1944-м и выслан в Казахстан. Эта строчка в анкете ставила крест на любых вариантах юридической карьеры. С тех пор как родилась дочь, жена не работает. Зато несет на своих плечах все заботы по дому.

— Это было ваше решение или ее? Можно было, наверное, найти работу, не связанную с юриспруденцией...

— Сначала это была жизненная необходимость: Севиль сидела с детьми, а я зарабатывал, исчезал на весь день, а ее оставлял на хозяйстве. Потом у нас на Тверской-Ямской началась творческая и «светская» жизнь. К нам приходили поэты, режиссеры, артисты. Все это легло на плечи жены.

— Какой путь по жизни выбрали ваши дети? Вы ими довольны?

— Самое главное, что они порядочные люди. Сын — киносценарист. Он отслужил в армии, работал таксистом, санитаром в больнице, потом поступил во ВГИК. По телевизору показывали фильмы по его сценариям — «Шуб-баба Люба», «Бабник», «Поворот ключа». Дочь Маша окончила Консерваторию, по профессии она музыковед. Маша собрала у себя дома большую библиотеку книг о религии, ездила в Израиль и к святым местам в Палестине. Как-то написала цикл сказок-притч на религиозную тематику. Я узнал об этом случайно и издал их отдельной книжкой под названием «Ключи от царства». Имеется в виду царство небесное.

Легенда «Артека»

— Творческая жизнь состоялась так, как вы хотели?

— Она прошла в основном в кинематографе. У меня были другие планы, но они пока не осуществились. Кино засасывает, оттуда страшно уйти, остановиться. Я писал музыку к фильмам — мультипликационным, художественным, документальным. Но я не только композитор-кинопесенник. Я сочинял и другую музыку, я автор одного, пусть и небольшого, детского балета. Он пять сезонов шел на сцене Большого театра.

— Рассказывают, что после одного из ваших концертов в «Артеке» вожатый дал детям письменное задание — ответить на вопрос: «За что вы любите мелодии Крылатова?» И один мальчик написал: «За стихи».

— Это правда. Ни разу музыка у меня не родилась просто так, из ничего. Я пишу песни только на готовые стихи. Некоторые композиторы могут сочинить «болванку», «рыбу», а поэт это оттекстовывает. Я так не могу. А на стихи пишу очень быстро. На хорошие — хорошо, на посредственные — посредст-венно.

— А как было написано «Прекрасное далеко»?

— Легко: сел за рояль да написал. И «Крылатые качели» тоже. Меня вдохновили прекрасные стихи Юрия Энтина. Это мой любимый поэт. Хотя он человек странный и часто зря сам себя ругает. Мне долго пришлось доказывать, что он написал замечательные стихи «Крылатые качели». Он отпирался: «Это не мое. Мое — «Я с детства был послушным ребенком золотушным». И про «Прекрасное далеко»: «Там все — музыка». Я ему: «Юра, на эти слова любой композитор написал бы свою лучшую песню!»

— Образ «Прекрасного далека» близок каждому человеку. Это «далеко» все-таки оказалось жестоким — по отношению к вам, стране, народу, тем же детям?

— Это философское понятие. Будущее не должно быть жестоким, мы всегда надеемся на лучшее. Нельзя сказать, что в мире стало хуже, потому что в Америке взорвали два небоскреба, а у нас была война в Чечне. В 16 лет я не мог предполагать, что так сложится моя судьба. Я просто стремился к свету. И нашел его — в музыке.

«Крокодил» с клавишами

— Какой музыкальный инструмент вы предпочитаете?

— Я никогда не играл на балалайке, баяне, гитаре. Но очень люблю рояль. Не пианино, а именно рояль. В нем какая-то тайна, которой нет в других клавишных, и в электронных тоже. С детства общаюсь с роялем как с живым существом. В 14 лет в Перми получил в подарок от Управления культуры рояль-прямострунку — он был длинный, черный и похож на крокодила. На част-ных квартирах были только пианино из проката. А сейчас в моем кабинете «Аугуст Форстер». Хороший инструмент — как хороший коньяк.

— Но ведь вы же, кажется, не пьете.

— Уже больше 30 лет. Это было мое личное решение. Но и раньше старался не злоупотреблять, потому что боялся наследственности: за отцом такое водилось.

— И еще о творчестве. Забавно, когда читаешь: «записана кавер-версия «Прекрасного далека» или симпл «Лесного оленя». Как это вам? Вы сами-то эти термины понимаете?

— Я не переспрашиваю, чтобы не показаться невеждой. Говорю: ну да, кавер — значит, кавер. Может быть, от слова «каверза»? Но я горжусь тем, что ребятам, оказывается, нужны песни 70-х. Когда на рок-фестивале «Нашествие» хором пели «Лесного оленя», написанного в 1971-м, я, что называется, словил кайф.

Наше досье

Евгений Крылатов родился в 1934 году в городе Лысьва Пермской области. Автор музыки к более чем 140 художественным и мультипликационным фильмам. Работал с поэтами Беллой Ахмадулиной, Леонидом Дербеневым, Робертом Рождественским и другими. Лауреат Государственной премии СССР, премии имени Москвы, народный артист России.