Известный писатель о трудностях, возрасте и загранице
Недавно у Владимира Войновича был день рождения. Не юбилейный — 81 год. Но дата завидная. А сколько ему пришлось пережить за эти годы...
Владимир Николаевич, вам пришлось писать и на родине, и вне родины. Где писалось легче?
— У меня бывало, когда и на родине писалось хорошо, а бывали такие обстоятельства, что писалось очень трудно. Когда я был под постоянным давлением КГБ, они создавали мне столько неудобств, что невольно я отвлекался мыслью от того, что мне надо было писать. Когда за писателем ходит каждый день несколько агентов, которые портят жизнь, отключают, например, телефон, когда угрожают, создается такая нервная обстановка, в которой писать довольно трудно. Если сравнивать просто обычные условия дома и за границей, тогда другое дело. Когда вы живете не в тоталитарном режиме, а в нормальной стране, все равно, где писать. Гоголь писал в Риме, Горький — в Сорренто, Набоков — в Америке. Набоков и Довлатов как писатели состоялись за границей. Так что это зависит от характера человека. Говорят, что Мопассан писал, держа ноги в тазу с холодной водой. А другому лучше этот таз поставить где-нибудь за границей.
— В чем различие между написанием прозы и стихов? Это совершенно разные вещи?
— Ну, это жанры родственные, но: Вот Пушкин говорил: «Поэзия должна быть глуповата», — а проза требует мыслей и мыслей. И стихи — они рождаются другим способом. У Маяковского есть статья «Как делать стихи». Там описано, что возникает какое-то мычание, мелькнула какая-то случайная мысль, случайный образ, рифма случайная: А для того, чтобы написать прозу, это должно быть какое-то более осознанное побуждение.
— Вы пишете в тишине или окружающий шум вам не мешает?
— Я не могу сказать, что совсем не мешает, но я привык писать в разных условиях. Я, когда начинал писать, в армии служил. Я сидел в палатке, а надо мной взлетали самолеты с жутким грохотом. Так что в самых разных условиях я писал, и поэтому не очень в этом смысле капризный. Или просто закаленный.
— Писание придает вам сил или отнимает их?
— Я думаю, это отчасти зависит от возраста. Но проза — это тяжелый физический труд, в отличие от поэзии. Потому что стихи можно писать на ходу, можно ночью вскочить записать какие-то строчки, а проза требует (особенно если это повесть или роман тем более) усидчивости, каждодневного труда. То есть надо много часов за бумагой с карандашом, или с пишущей машинкой, или с компьютером проводить.
— Можете сказать, что вы сейчас пишете?
— Я не суеверный, но я не скажу. Я уже был жертвой некоторых литераторов. Я пишу очень медленно. Раньше, в молодости, я всегда рассказывал всем направо и налево свои сюжеты. И бывало так: я еще где-то до половины не дописал, а кто-то расторопный уже напечатал. Я потом книжку издаю, а мне говорят: это вот у того уже было. А я знаю точно, что я ему рассказывал это.
— А отдых для вас — это труд?
— Отдых для меня — это такое занудное проведение времени. Я всегда, когда еду на какой-то отдых, все равно полностью не отвлекаюсь от своей работы. Все равно о ней думаю. Раньше всегда тетрадку брал с собой или пачку бумаги и ручку, а теперь беру с собой компьютер. Я там где-то расслабляюсь, купаюсь или что-то еще, потом прихожу в номер гостиницы и пишу.
Золотце
Голову уткнув в мою шинель
Авиационного солдата,
Девушка из города Кинель
Золотцем звала меня когда-то.
Ветер хороводился в трубе,
А она шептала и шептала...
Я и впрямь казался сам себе
Слитком благородного металла.
Молодость — не вечное добро.
Время стрелки движет неустанно.
Я уже, наверно, серебро,
Скоро стану вовсе оловянным.
Но, увидев где-то у плетня
Девушку, обнявшую солдата,
Вспомню я о том, что и меня
Называли золотцем когда-то.
Московский бомж
Жизнь повсюду меня мотала,
Был бродяга я, бич, бездельник:
И всего мне всегда хватало,
Но всегда не хватало денег.
Уж казалось, ну что мне нужно
В череде вечеров и утр...
Ну, немного тепла снаружи
И хоть сколько калорий внутрь.
Ну, черняшки краюшку с корюшкой,
С луком репчатым или репою,
Да бутылку на пару с корешом,
Я же большего и не требую.
Но, увы, так всегда бывает,
Что чего-то да не хватает
Из того, что за деньги дают.
То того, чем себя укрывают,
То того, чем нутро заливают,
То того, чем закусывают.
* * *
Вот скоро сдам свои дела
И в путь назначенный отбуду.
Прощайте, не держите зла,
Я больше с вами быть не буду.
Не буду больше вас корить
И вашу совесть будоражить.
Я жил как мог, а мог не жить,
Тогда врагов не смог бы нажить.
Тогда бы и мои друзья
Других людей друзьями были
И женщин тех, которым я
Был люб, другие бы любили.
Пусть не был я ничей кумир,
Но в общем так сказать посмею,
Что без меня б был этот мир
На одного меня беднее.
Бывал я грешен, но не лгал
И от судьбы не уклонялся,
И никого не предавал,
И от себя не отрекался.
Не то, чтобы героем был,
Но честь берег и скромный дар свой,
Народ жалел, страну любил,
Что не скажу про государство.
Я жил, как было жить нельзя,
Одним на зло, другим на зависть,
Пред сильными не лебезя
И перед слабыми не чванясь.
Ну вот и все. Чего не спел,
Уж не спою, как ни просите.
Простите, если не успел,
Покуда жил, сказать: «простите».
2012
Неудачник
Был вечер, падал мокрый снег,
и воротник намок.
Сутулил плечи человек
и папиросы жег.
Он мне рассказывал о том,
что в жизни не везет.
Мог что угодно взять трудом,
а это не возьмет.
Давно он сам себе сказал:
«Зачем себе ты врешь?
Пора понять, что бог не дал
Таланта ни на грош.
Пора, пора напрасный труд
Забыть, как страшный сон:»
Но, просыпаясь поутру,
Спешит к тетради он.
И снова мертвые слова -
Ни сердцу, ни уму.
Такая выпала судьба
За что? И почему?
«Ну, мне сюда».
В руке рука.
Сказал вполусерьез:
«Давай пожму ее, пока
Не задираешь нос».
И, чиркнув спичкой, человек
За поворотом сник.
Я шел один, и мокрый снег
Летел за воротник.
Стихи о вреде куренья
Облокотясь о пьедестал
Какого-то поэта,
Я вынул пачку и достал
Из пачки сигарету.
И закурил, и думал так,
Бессвязно и бесстрастно:
От сигарет бывает рак,
Туберкулез и астма,
Тромбофлебит, артрит, инфаркт
И прочие болезни.
Курить нам вредно, это факт,
А не курить полезно.
И думал я еще о том,
Что, взгляд во тьму вонзая,
Стоит поэт, а я о нем,
Ну ничего не знаю.
Не знаю, как он был да жил
Пред тем, как стать колоссом,
Чем честь такую заслужил?
Что пил? Курил? Кололся?
Ну что ж, достукался и вот
Здесь стынет истуканом.
Не курит, шприц не достает
И не гремит стаканом.
А я себя по мере сил
Гублю напропалую:
Я сигарету загасил
И закурил другую.
Хвала благо-
-разумию
Бог всемогущ, всеблаг и всевелик.
Отмеривая каждому свой век,
Тебя он долголетием, старик,
Пожаловал: живи, мол, человек.
За то, что ты не пил и не курил,
В ненастье без галош не выходил,
За то, что ты оружье не держал
И сам не лез под пулю и кинжал.
Когда гяур напал на твой аул,
Ты расторопно в горы улизнул.
И у костра барашка свежевал,
И свой шашлык задумчиво жевал.
В бою погибли твой отец и брат.
Кто виноват? Не ты же виноват.
Себя ты спас и сохранил свой род.
За что тебе сегодняшний почет.
Сто двадцать лет. На этом рубеже
Гордишься многочленностью семьи,
Женили внуков собственных уже
Прапрапрапрапраправнуки твои,
И люди поклоняются везде
Твоей авторитетной бороде.
И за тобой сейчас такой уход,
Как будто ты Америку открыл,
Или по крайней мере пароход
К материкам изведанным водил.
Как будто ты с гранатой лез под танк
В военном достопамятном году,
Как будто ты взбирался на рейхстаг
У всех прицельных планок на виду.
Но ты не делал этого, о нет.
И дал тебе Всевышний столько лет
За то, что ты не пил и не курил,
В ненастье без галош не выходил,
За то, что ты оружье не держал,
И сам не лез под пулю и кинжал.
Письменный стол на двоих
Владимир Войнович в гостях у Сергея Амана
Писатель-легенда Владимир Войнович в первый раз согласился на встречу в бард-кафе «Гнездо глухаря». Все знают Войновича как знаменитого романиста, создателя незабвенного солдата Чонкина, а между тем Владимир Николаевич — тонкий поэт-лирик. Об этом и не только вы узнаете на вечере-встрече литературной страницы газеты «Труд» 13 ноября в «Гнезде». Ведет встречу московский автор-исполнитель, поэт, писатель, автор романа «Журналюги» Сергей Аман.