БУДДИЙСКИЙ ПУШКИН

В буддийском монастыре на юге Бирмы до сих пор помнят монаха, который в перерывах между молитвами читал нашего Пушкина. Необычный старец знал наизусть чуть ли не все стихотворное наследие русского гения.

Ашин Ананда много лет прожил в столице Бирмы Рангуне, и в высоком загорелом старике, одетом в шафрановую тогу, с большим трудом можно было узнать европейца. Оказывается, в мирской жизни его звали Фридрихом Лустигом, он родился и до 1930 года жил в Эстонии, где еще мальчишкой стал страстным почитателем творчества Александра Сергеевича. Особенно ему полюбилось "Я помню чудное мгновенье". Не бывало и дня, чтобы он, совершив все необходимые молитвы, не прочел эту дивную песнь о любви к женщине. Декламировал всегда вслух, не особенно заботясь о том, что остальные монахи ничего не понимали. Мне старик несказанно обрадовался: "Вы знаете русский? Как мне повезло! Сейчас я вам Пушкина почитаю!"
"Для меня Пушкин - это целый мир, вне которого я бы, наверное, жить не смог, - лучась каким-то детским счастьем, говорил монах. - И божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь"... Когда-то, много лет назад, Фридрих учился в единственной в те годы русской гимназии города Нарвы, где учительница литературы сумела привить ему и другим эстонским детишкам "одну, но пламенную страсть" к поэзии. Пушкин навсегда стал его кумиром. Семья его исповедовала католичество, хотя маленького Фридриха всегда странным образом тянуло в православный храм. Сам он считал себя человеком русской культуры.
Как же почитатель великого русского поэта стал буддийским отшельником? В юности Фридрих начитался Николая Рериха и Блаватской. Несколько лет он работал тапером в немом кино: надо было подбирать мелодии к быстро мелькающим кадрам. Особенно полюбился Сергей Рахманинов. На фоне мистики, романтической музыки и русской поэзии в его жизнь вошел буддийский монах, странник и самобытный философ Карл Теннисон. До сих пор его вспоминают в Эстонии как "босого мудреца": и зимой, и летом он ходил без обуви. Фридрих попал под влияние этой неординарной личности. Начались скитания по миру: Латвия, Германия, Франция, потом Таиланд, Китай и, наконец, Бирма. И всюду молодой пилигрим нес с собой приверженность к русской культуре и любовь к Пушкину. В 1937 году в Шанхае он участвовал в сборе средств на сооружение в этом городе памятника Пушкину: приближалось столетие со дня его гибели. Начало Великой Отечественной войны застало Фридриха в Бангкоке. "Я ни на минуту не переставал верить, что Россия победит, - говорил он, - и непрестанно молился за нее. Ведь молитва обладает огромной силой, как и хорошие стихи. В них концентрируется огромная творческая энергия, способная творить чудеса"...
Любимым языком старца всегда оставался русский. "Жаль, поговорить на нем не с кем. Единственная радость - чтение русской литературы, - сетовал он при нашей последней встрече. - Вот сегодня перечитывал Гоголя. А вчера - вновь лирику Пушкина. Я много перевожу с бирманского и, честно вам скажу, тоже стихи пишу". "По-русски?" "Нет, по-английски. Я не смею сочинять на священном для меня языке Александра Сергеевича... Я прожил долгую жизнь и понял: настоящая мудрость, будь то мудрость Пушкина, поэта от Бога, или мудрость великого Будды, имеет один источник. Она коренится в знании законов бытия, природы и человека".
Совсем недавно я вновь побывала в Рангуне, близ того монастыря, где жил удивительный старец. И узнала, что год назад он умер. Урна с его прахом покоится в почетном месте - усыпальнице храма китайской богини Гуаньинь. Надгробная надпись на могиле сделана на китайском языке. "Что это значит?" - спросила я по-английски китайского монаха-бонзу. "Это молитва, вознесенная великому Будде, - ответил он, - а ниже - слова, которые хотел видеть на своей могиле учитель Ашин Ананда. "Есть память обо мне, есть в мире сердце, где живу я" - так это можно перевести"...