Это событие из разряда знаковых, если не сказать сенсационных. Не каждый день выдающийся кинорежиссер выпускает картину, в которой главную роль играет великая оперная певица Галина Вишневская. Корреспонденты "Труда" не могли себе отказать в удовольствии побеседовать с исполнительницей главной роли в замечательном фильме, который ни много ни мало представлял российское кино на Каннском кинофестивале.
- Галина Павловна, каково было вам с вашим-то опытом и вашим статусом оказаться, по сути, в роли юной дебютантки?
- Мне, конечно, приятно, что вы меня сделали юной дебютанткой. Но это и вправду первая моя роль в кино. Если, конечно, не считать заглавной роли, сыгранной и спетой мной в фильме-опере "Катерина Измайлова"... Хотя попытки вытащить меня на большой экран были и раньше. Григорий Чухрай все приглашал меня на свою студию, звал сниматься, я уже не помню, правда, в каком фильме, потом Алексей Салтыков пробовал меня на главную роль в картине "Бабье царство". Это все давно было, лет 30 - 40 назад. Но меня тогда кино не очень привлекало - я была целиком поглощена оперой. А тут Александр Николаевич Сокуров, который в свое время делал о нас с Ростроповичем документальный фильм, буквально настаивал: "я писал сценарий на вас, я вижу в этой роли только вас, если вы откажетесь, я не буду снимать этот фильм". И знаете, когда режиссер с мировым именем, с таким огромным талантом говорит, что у него фильм без тебя не получится, то, наверное, есть смысл ему довериться. Что я и сделала. Слава Богу, у меня хватило ума на это. Вот так я пустилась в эту, как вы говорите, авантюру.
- Скажите, а есть разница - играть на оперной сцене и на съемочной площадке?
- Еще какая! Постановка оперы на сцене и постановка оперы для киноэкрана - это уже, как говорят в Одессе, две большие разницы. Роль в опере и роль в драматическом спектакле - тоже абсолютно разные вещи. Я ведь играла во МХТе Екатерину Великую, спектаклей 30 выпустила, это был мой первый опыт в драме. Драматичный, позволю себе такой каламбур, опыт. Помню, я выучила текст роли, и на первой репетиции нужно вымолвить слово, а я не могу. Непонятно, откуда взять нужную интонацию, музыку речи. У нас же в опере буквально вся партия расписана - вплоть до малейшей паузы. Певице надо просто следовать за композитором, за музыкой. А в драме у тебя под ногами пустота. Фундамента под ногами нет. И мне нужно было сочинить для себя партитуру роли.
- Это в театре. А как строилась работа на съемочной площадке у Сокурова?
- У него особый подход в работе с артистами. Александра Николаевича на съемочной площадке вроде не видно и не слышно, но он сам все видит, все знает, все чувствует. Появится на минуту, подскажет - здесь поменьше, здесь потоньше- и опять уходит в тень. Я поняла, что должна быть в его власти, а он должен делать со мной все, что считает нужным. Думаю, это был правильный ход с моей стороны.
- И все-таки для этой роли вы перевоплощались или играли себя в предлагаемых обстоятельствах?
- Ростропович часто иронизировал надо мной: мол, я всегда сама себя играю. Получалось, что и Татьяна в "Евгении Онегине", и леди Макбет Мценского уезда в одноименной опере, и Лиза в "Пиковой даме", и десятки других моих ролей - это я сама.
На самом деле, я, конечно, каждый раз менялась, чтобы воплотить на сцене эти разные характеры. А уж предстать на экране бывшей учительницей, пенсионеркой, которая отправляется в Чечню, в военную часть, чтобы повидать внука, - это особая задача. У меня же грима никакого в фильме нет, только один седой парик. Но когда я его надела, меня не узнали солдаты, с которыми я полчаса назад говорила, шутила. До такой степени со мной произошло внутреннее и внешнее преображение. Так что я меньше всего выдумывала какой-то там умозрительный образ. Мне просто надо было стать на время бабушкой Александрой Николаевной и раствориться вот в этой обстановке, где с риском для жизни служат молодые солдаты, где лежит в руинах город, где по ночам по-прежнему стреляют...
- Говорят, условия съемки были максимально приближены к реальности...
- Да, в фильме нет ни одной павильонной съемки, все снималось в реальных условиях, в военном лагере на окраине Грозного, где стоят федеральные войска. Палатки, танки, выжженная солнцем земля, летняя пыль - вот и весь пейзаж. Солдаты там живут в очень тяжелых условиях - по 20, 30 человек в палатке, кровати в два яруса, жарища за 40 градусов...
- И вы тоже снимались в этих условиях?
- Ну а куда же мне деваться? Даже в танке раскаленном пришлось сниматься. У меня, правда, была такая маленькая кибиточка с кондиционером, где я отдыхала в перерывах между съемками. А сами съемки - на солнцепеке плюс жар от осветительных приборов. И так 30 дней без единого выходного.
- А спали где - в этой кибиточке?
- Нет, спали в самом Грозном. В такой специально выгороженной резервации, с охраной и танками, где живут офицеры ФСБ. У меня там был свой вагончик, где я жила с моей помощницей. Там был кондиционер и даже душ - царские условия. Я взяла с собой диски с виолончельными концертами Ростроповича, с моими оперными записями - и так коротала свободное время, которого, впрочем, было очень мало.
- На съемки вас возили под охраной?
- Ну а как же. Когда я прилетела в Грозный, как раз в тот день или назавтра, уж точно не помню, убили Басаева. Представляете, какая там была обстановка? Выезжали на съемки рано утром, ехали по жутким, разбитым дорогам. Впереди шофер с автоматом, охранник, сзади машина сопровождения - пятеро автоматчиков наизготовку. Назад возвращались обязательно засветло. И летели во всю мочь по этим рытвинам и ухабам. Я просила: не гоните так, всю душу вытрясите. А мне в ответ: Галина Павловна, если мы будем ехать хотя бы 80 километров в час, есть надежда, что в нас не попадут, когда будут стрелять. Слава Богу, обошлось...
- Сознайтесь, было страшно?
- Вы забыли, что моя юность прошла в блокадном Ленинграде. Все 900 дней и ночей. Бомбы падают на город, трупы окоченевшие лежат. После этого мне ничего не страшно, ничего не трудно. На войне как на войне.
- Вы говорите, жили в резервации, снимались в резервации. А с местным населением пообщаться хоть довелось?
- К сожалению, мало. Только на съемочной площадке. В фильме есть сцена, где моя героиня идет на местный базарчик и там знакомится с несколькими женщинами. Вот с ними я общалась. Очень милые женщины. Пироги нам приносили вкусные, лепешки для нас душистые пекли.
- Вы почувствовали, как они относятся к нам?
- Очень хорошо. Никакой вражды со стороны этих женщин я не почувствовала, никакой.
- Но это к вам лично. А каково их отношение к солдатам, к войне, к сложившейся ситуации?
- Ну, скажите, как ко всему этому можно относиться? Всем война надоела. Все ждут, когда это кончится. Но когда это кончится и как это кончится, никто не знает. Тяжелый это вопрос. И просто так, походя, о нем говорить не хочется.
- Готовую картину вы уже видели? Вам она нравится?
- У меня есть диск с фильмом, и я его иногда пересматриваю. И до сих пор не могу привыкнуть к себе на экране. Смотрю на себя, как на неведомую мне актрису. Это сильнее и больше, чем я привыкла делать. Понимаете, опера есть опера. Там многое держится на костюмах, гриме, на шаблонах определенных. Возьмите, например, Виолетту из "Травиаты". Она может быть чуть моложе, чуть старше, чуть резвее, чуть степеннее, но все равно есть определенные рамки роли, за которые не выйти. А в "Александре" произошло рождение женского образа, совершенно неожиданного для меня. Хотя я вроде ничего особого не делала для этого. Но вот уже первое появление моей героини на экране меня пронзило. По искалеченной земле долго идет куда-то вдаль женщина, похожая, боюсь это выговорить, на Богоматерь. Она не произносит никаких пафосных монологов, да и вообще говорит в фильме мало, но каким-то непостижимым образом властно приковывает к себе взгляд, внимание. Думаю, это Сокуров нахимичил, наколдовал, насытил мой образ и фильм особой энергетикой.
- Картину, как вы знаете, показывали на фестивале в Канне. И было большое недоумение по поводу того, что ни Сокуров, ни Вишневская на премьеру не приехали. Похоже, это помешало фильму завоевать один из призов, которого он вполне заслуживал.
- Вы же знаете, у меня муж незадолго до фестиваля умер, так что мне было не до Канна. Мне кажется, что этот фильм вообще не для конкурса, не для фестивальной публики. Это фильм для людей, которые любят думать, анализировать, набираться от произведения искусства впечатлений глубоких. Много ли их сейчас в мире, задавленном взбесившимся масскультом? Но это уже тема для другого разговора...
Продолжение беседы с Галиной Павловной Вишневской, в которой пойдет речь о ее жизни без Ростроповича, о судьбе их уникальной коллекции русского искусства, читайте в очередном номере "Труда-7".