Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на музыку второго сорта, считает легендарный пианист
Концерты Андраша Шиффа – всегда событие, но тот, что состоялся во вторник в Московской филармонии в зале имени Чайковского, исключителен не только для нас, слушателей, но и для самого мастера. Мы наблюдали тот редкий момент, когда один из крупнейших пианистов современности, удостоенный в Англии титула «сэр», предстал не небожителем-виртуозом, а просто человеком, до боли истосковавшимся по живому общению (в том числе в самом прямом, разговорном смысле) с публикой, которого большинство западных музыкантов до сих пор лишено.
Уникально уже то, что это – в полном смысле программа-импровизация. Еще утром, по признанию самого Шиффа, он не знал, что сыграет вечером. Хотя мог себе представить, что не обойдется, например, без Баха – «потому что каждый свой день я начинаю с музыки Баха. и когда играю его час или два, то понимаю, что дальше все в жизни пойдет хорошо». На этот раз для целительной санобработки слуха (если пользоваться стилистикой пандемического времени) была привлечена Соль мажорная французская сюита с ее легко-текучей аллемандой, молодцевато-порывистой курантой, спокойно-доверительной сарабандой, заковыристо ритмованным и чуть «хмельным» луром, наконец стремительной и звончатой, как колокольчик, жигой.
Этим же пастельным, «хаммерклавирным» звуком Шифф (говорят, увлекающийся в последнее время исполнительством на исторических инструментах) сыграл Соль минорную сонату Гайдна 1770 года – очень необычную, двухчастную, чье лукавое изящество пронизано скрытой тревогой и предвещает бунтарский дух будущих бетховенских сонат из цикла Quasi una fantasia. Линию венских классиков Шифф продолжил поздней (1789 года) моцартовской Сонатой си-бемоль мажор с ее внезапной сменой тональных красок и совершенно замечательной, похожей на блуждание по прекрасному таинственному ночному дворцу медленной второй частью. А «закрыл гештальт» венского классицизма 17-й сонатой Бетховена, который, при всем своем львином темпераменте, точно так же умел быть и таинственным, и лукавым, и нежным.
Во втором отделении пианист совершил прыжок на сто лет и на сотни верст «в нашу сторону», исполнив чудесную, трепетную (и тоже, как у Гайдна, двухчастную) сонату чешского композитора Леоша Яначека с загадочным для непосвященного названием «1 октября 1905 года». Разгадка в том, что произведение навеяно трагическими событиями в моравском городе Брно, где австро-венгерские власти жестоко подавили манифестацию студентов университета, требовавших обучения не на немецком, а на чешском языке. Ситуация более чем понятная и нам, россиянам. Да и в интонационном языке явственны переклички со Скрябиным, Рахманиновым: «Вы здесь можете слышать, как горячо Яначек любил русскую культуру», счел нужным прокомментировать Шифф, после того как под его пальцами эти мотивы, так похожие на плачи и хоровые рефрены, обрели проникновенность живых человеческих голосов.
В этот вечер гость не только играл, но и рассказывал о музыке. По-русски
Но как пианисту избежать притяжения Вены, этого вселенского центра фортепианной классики? На сей раз его вернула в этот город еще одна необычная, и тоже двухчастная, До мажорная соната Шуберта. На самом деле, впрочем, она должна была быть четырехчастной, но отчего-то, как и знаменитая Неоконченная симфония, осталась недописанной, пополнив собой прекрасный и печальный список произведений-загадок, где фантазия оборвалась на самом вдохновенном взлете. Эта недосказанность тем более ранит, но и манит, что музыка сонаты потрясает какой-то совершенно богатырской силой, которой даже трудно найди подобие в австро-немецкой традиции. Тут снова возникают (по крайней мере у автора этой заметки) «русские» ассоциации с Глинкой, Бородиным, даже Мусоргским – а может, Шифф, чуткий к славянской интонации, и сознательно их подчеркнул?
Если кто-то после этого почти получасового полотна (можно себе представить, в какую глыбу выросла бы соната, допиши ее композитор) решил, что Шифф наигрался, он сильно ошибся. Программа перевалила уже на свой третий час, когда последовал обширный блок бисов: Венгерская мелодия Шуберта, эталонно исполненная 1 часть 15-й сонаты Моцарта (которую играют все дети, но редко ее услышишь в такой стилистически чистой подаче), «Спокойной ночи» Яначека… Здесь зал улыбнулся, оценив намек – но то была обманка! Вопреки совсем уже позднему времени зазвенел лихой припляс первой части Итальянского концерта Баха: ведь «если начали Иоганном Себастьяном, то и заканчивать надо им».
Почти два с половиной часа чистого фортепианного звучания – и какого! На подобное расщедривался в свои лучшие годы, пожалуй, только Святослав Рихтер. Правда, может быть, не все мне хотелось бы слышать в столь камерной «пастельной» подаче, как у Шиффа – но таково право артиста.
А вот к русскому языку гостя, столь неожиданному в этот вечер на филармонической сцене, у меня претензий нет вообще. Все, что закавычено в этой заметке, и многое другое, касающееся исполняемой музыки и ее авторов, было сказано им в сжатых, но очень интересных комментариях. Да, пару раз он ошибся в падежах – но ей-богу, огромное количество моих соотечественников пользуется великим и могучим куда неуклюжей. Притом что он им родной, а Шифф, как догадываюсь, учил его лишь в своей венгерской юности, после чего за 40 лет жизни на Западе (Австрия, Великобритания, Италия) имел полное право забыть. Но не забыл – и привез нам вместе с лучшей музыкой мира, ибо – снова процитирую: «жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на музыку второго сорта».