Начинал Тимофей 10-летним трубачом в кавалерийском полку, лишь только улеглась гражданская война. Стал выдающимся музыкантом, солистом Большого театра, играл в котором 38 лет - с 1945-го. Преподавал в Институте имени Гнесиных. Профессор, народный артист России. Пожизненный член Международной гильдии трубачей, некогда представлявший в этой организации весь Советский Союз... Мы беседуем в квартире Тимофея Александровича, расположенной в живописном уголке литовской столицы.
- Когда в октябре 1941 года наш оркестр эвакуировали из Москвы, мы добрались до Горького и прямо на пристани начали играть, - рассказывает музыкант. - Вы бы видели, как нас слушали люди! А это были беженцы - голодные, полураздетые. Они бросили все и кинулись к нам. Столько было слез... Мы и сами еле сдерживались... В дни празднования 55-летия Великой Победы на меня нахлынули воспоминания о войне, особенно когда смотрел парад на Красной площади.
- Вам приходилось участвовать в подобных парадах?
- Не только в парадах, но и в похоронах, проходивших у стен Кремля. Я ведь служил в образцово-показательном оркестре Московского военного округа, а до этого три с половиной года был трубачом в 62-м кавалерийском полку имени Сталина. Наша семья - из украинского города Нежина. Во время страшного голода мы уехали в Москву. Мой отец, музыкант-любитель, кое-чему меня научил, подарил трубу. И вот в Москве мое умение пригодилось...
- Разве 10-летний мальчик мог по-настоящему служить? Это, наверное, было что-то вроде учебы?
- И учеба, и настоящая служба! У меня была своя лошадь. Начальник штаба закрепил за мной коновода, который подсаживал меня. Очень быстро научился играть сигналы. Радио тогда не было, а как команды подавать, чтобы слышали все? Цепочка полка, бывало, рассредотачивалась на километры. Выручали сигналы трубача - "галопом", "рысью", "тревога", "на учения", "на обед", "спать", "подъем". Я во время суточного дежурства всегда находился около командира. Но все же мне делали поблажку. Начальник штаба велел, чтобы меня после отбоя укладывали спать.
- И не возникало проблем, связанных со сложностью армейской жизни?
- Однажды случился такой казус. Дежурный командир велел мне через 20 минут сыграть "подъем". А я, ребенок, не понимал, как узнать время. И вот сижу, завороженно смотрю на часы. Тут влетает встревоженный начальник штаба. "В чем дело, почему не сыграл "подъем"?!" Оказалось, я уже на 20 минут опоздал с подачей сигнала.
- Вы уже в те годы маршировали по Красной площади?
- Конечно. Мы дислоцировались на Ходынском поле, там, где сейчас аэровокзал. Рядом с нами располагались еще несколько полков. В одном были рыжие кони, в другом - каурые. Пулеметчики на тачанках ехали на белых. А в нашем полку были самые красивые кони - вороные. Если случался траур, то во время процессии им на гриву повязывалась красная лента.
- Сталина на парадах видели?
- И не только на парадах! Когда я служил в Большом театре, он приходил на спектакли. Любил слушать исторические оперы, особенно посвященные эпохам Ивана Грозного, Петра I - "Псковитянку", "Хованщину"... А мы, трубачи, располагались в оркестре лицом к ложе, я находился как раз напротив генсека. Он приходил и садился, когда гас свет, и выходил, когда свет еще не зажигался. Его от зала загораживала парчовая золотая ткань, но мы-то знали, что она прикрывает и бронированную стенку.
- И на параде 7 ноября 1941 года слышали его выступление?
- В память особенно врезались слова о том, что еще полгодика-годик, и фашистская Германия лопнет под тяжестью своих преступлений. В них тогда было трудно поверить. Но меньше чем через месяц началась битва под Москвой, и немцев отогнали. Нас отправили в освобожденный Калинин, и на звуки оркестра из лесов выходили жители.
- А как вы попали на парад 7 ноября, ведь вас эвакуировали?
- Нас отправили в Горький 17 октября, когда в Москве была паника. Угрожал прорыв немцев. Однако вскоре и вернули обратно. В Москве еще оставался оркестр дивизии МВД, дирижером в котором был известный музыкант Василий Агапкин, тот самый, который написал марш "Прощание славянки". Накануне парада нам сообщили, что он будет дирижировать двумя оркестрами - нашим образцовым и оркестром дивизии МВД. 7 ноября нас подняли в 5 часов, а в 7 мы находились уже на Красной площади. Обычно парад начинался в 10 часов, а этот - в 8, пока еще было темно. Валил такой снег, что не летали самолеты. Это была удача. Те воинские части, которые пришли на площадь и впервые видели друг друга, прямо отсюда уходили на боевые позиции.
- Вам тоже пришлось пройти войну?
- От начала до конца. Меня сначала призвали в пулеметное училище, но потом вернули в оркестр, потому что я был лауреатом всеармейского конкурса. Ездили по фронтам. Но и до Отечественной войны, в 1939 году, наш оркестр был у озера Халхин-Гол, когда Жуков громил японцев.
- Вас помнят и любят в России. В Большом театре был устроен бенефис в связи с вашим 60-летием. В декабре 1996 года в Большом театре дали спектакль, посвященный 75-летию со дня вашего рождения, - балет "Жизель". Почему вы уехали в Литву?
- Добавлю, что моему 75-летию в России был посвящен детский музыкальный конкурс. А в Литву меня пригласили. В 1989 году я преподавал здесь на курсах повышения квалификации. Стали звать в Вильнюс. К тому времени я закончил свою исполнительскую работу, стал пенсионером. Закончил работу и в институте Гнесиных. Нужно было обобщить свой опыт. В Москве такой возможности не было. Вспомните конец 80-х: все время уходило на поиски "хлеба насущного". В общем, я согласился переехать и не жалею. Здесь я являюсь почетным членом Музыкального общества республики. Сотрудничаю с русским культурным центром, вхожу в общество друзей оркестров филармонии.
- Чем вы пополнили свой творческий "багаж" в Литве?
- Я подготовил и выпустил коллекцию нот для трубы, уже состоящую из ста опусов - работа над ними продолжается с 1990 года. Они издаются в Швейцарии. Для трубы соло написано не так уж много музыки - значит, нужны переложения классических произведений для других инструментов. В коллекцию входят мои переложения и произведения, которые созданы специально для меня, - около 40 концертов советских, русских, американских композиторов. Кроме этого, написал два учебника, две автобиографические книги. Одна так и называется "Трубач на коне", была издана даже в США. Другая - "Из записной книжки трубача", в ней изложена методика нашего искусства. Самой главной работой считаю учебник "Приемы интерпретации музыки". В мире ведь не существовало методической литературы на эту тему.
- Приходилось слышать, что вы - лучший трубач в мире.
- Есть и другие прекрасные исполнители. Например, француз Морис Андре, американец Гарри Джеймс... Мы много лет дружим с Морисом, а вместе выступали лишь однажды - в 1992 году в Амстердаме, во время очередного съезда трубачей. Я, кстати, играл свою транскрипцию фортепианного концерта Шостаковича. Очень полюбил это произведение и сделал из него концерт для трубы. Но, к сожалению, пока я не могу его исполнять.
- Это связано с авторскими правами?
- Именно. Мне кажется, законы в этой сфере не совсем продуманны. Почему я, переложив музыкальное произведение, не имею права исполнять его без разрешения Фонда Шостаковича? В прежние времена ни один композитор не запрещал играть свою музыку. Все мои транскрипции вошли в "Коллекцию нот Докшицера". Это обычная практика. Вот пример из истории музыки: великий Иоганн Себастьян Бах "перекладывал" скрипичные произведения Вивальди и Альбинони для органа, клавесина. Почему так ограничены права исполнителей? Кто мы - творческие люди или ремесленники?
- Это риторический вопрос...
- Но зато очень жизненный. Ведь "вкладывать" музыку прямо в уши слушателей, минуя труд исполнителей, пока еще не научились.