Мы беседовали с Николаем Ивановичем в его небольшой квартирке в подмосковном поселке Шишкин Бор. Лазарев рассказывал о своей жизни подробно. И чем ближе к сегодняшнему дню, тем печальней становился рассказ.
Родословная Николая Ивановича уходит корнями в Запорожскую Сечь. В конце XVII века по высочайшему указу Екатерины обозы бывших запорожцев (после очередного расформирования Сечи за непоколебимую приверженность казачьей вольнице) потянулись на Урал. Часть из них осела станицами и хуторами в Оренбуржье. В одном из них, в Караме, на берегу Яика, срубили добрый пятистенок казаки Лазаревы. И пошел корениться их род, верно служа Отечеству.
Иван Дмитриевич имел пасеку. Если бы не она, не прокормить бы многодетную семью. Дураков всегда хватает, но во времена крутых перемен они прямо-таки как грибы после дождя лезут. Нашлись такие и в Караме. Записали Лазаревых в кулаки. Ивана Дмитриевича арестовали. Семью сослали в Сибирь. Вскоре разобрались. Лазарева-старшего освободили. Но как с такой оравой возвращаться назад? Так и остались в сибирском леспромхозе, выросшем к 1941 году в крупное хозяйство, которое по сей день снабжает страну (а теперь и зарубежье) первосортной древесиной.
- Отец, конечно, остро переживал обиду, - рассказывал Николай Иванович, - за незаконный арест и выселение. Но он был набожный человек, поэтому всегда говорил примерно так: тех, кто допустил произвол в отношении ни в чем не повинных людей, Бог накажет. И обязательно добавлял: обидчиков много, а Отечество одно.
Из восьми братьев Лазаревых воевать довелось пятерым. Троих держала наркомовская бронь - как незаменимых специалистов. Старший брат Федор воевал в казачьих частях под командованием Героя Советского Союза Плиева. С фронта вернулся - живого места на теле не было. Вскорости умер от ран. Брат Петр попал в артиллерию. В 1942 году погиб под Ленинградом. Леонид служил в пехоте. Под Смоленском оказался в окружении, чудом выжил в фашистском плену. Самый младший угодил на японскую. После тяжелого ранения был комиссован "под чистую", но прожил не долго, как и старший брат, умер от ран.
Николаю Лазареву приспело время взяться за оружие в сорок четвертом. После окончания школы младших командиров был назначен помкомвзвода автоматчиков в 24-ю танковую бригаду. С июня по сентябрь 1944 года 14 раз участвовал в разведке огневых точек и скоплений танков противника. Был награжден орденом Славы 3-й степени и орденом Красной Звезды.
В октябре 1944 года Лазаревы получили похоронку на сына Николая, а вместе с ней письмо комсорга батальона сержанта Краснопольского, который сообщал:
"Ваш сын, Лазарев Николай Иванович, находясь в нашей части, проявил образцы мужества, героизма, отваги. Батальон несколько дней вел тяжелые наступательные бои, отражая многочисленные контратаки пехоты и танков противника. Особенно много бойцов полегло в районе деревни Скудрес близ Риги. Взвод лейтенанта Чащина удерживал господствующую в той местности безымянную высоту. Фашисты бросили сюда "тигры". Чащин был тяжело ранен, и командование остатками взвода принял на себя ваш сын. На этом участке наших танков не оказалось. Не было и эффективных средств ПВО, чтобы прикрыть автоматчиков. В этот критический момент ваш сын, взяв три имевшиеся во взводе противотанковые гранаты, пополз навстречу "тиграм". Первой гранатой он перебил гусеницу головной машины. Поразил и второй танк. Третьей гранатой воспользоваться не успел, был сражен разрывом снаряда из засевшего в роще "фердинанда". Наши бойцы, воспользовавшись замешательством противника, вновь атаковали его и принудили к поспешному отходу...
Ваш сын представлен командованием к присвоению звания Героя Советского Союза (посмертно)".
Звезду Героя, как мы уже знаем, Николаю Ивановичу вручили лишь в 1990 году. Чем же были заполнены десятилетия его жизни после, как говорится, официально объявленной смерти?
- Очнулся через несколько суток в... городе Иванове в тыловом госпитале, - рассказал Лазарев. - Кто подобрал на поле боя, как переправили сюда - не знаю. То, что очнулся, а потом и на поправку пошел, врачи расценили как необъяснимое чудо. Осколки снаряда размозжили правую руку, обе ноги, разорвали сзади шею почти от уха до уха. Но с такими ранениями люди еще выживают. А вот одна железная "фасолина", войдя прямо в висок, застряла в правом глазу. Такая отметина, по теории медицины, несовместима с жизнью.
Но Лазарев не только стал на ноги - ушел догонять свою часть, хотя врачебный консилиум определил его негодным к службе (полная потеря зрения правым глазом). "Своих" не нашел, но попал в другую танковую бригаду, которая отправилась в Польшу. То, что слеп на один глаз, скрыл от командования и был назначен опять помкомвзвода автоматчиков. Так на броне танка и въехал оренбургский казак Лазарев в Берлин.
После войны работал киномехаником, потом окончил металлургический техникум, строил и осваивал Западно-Сибирский металлургический комплекс. Но со временем ранения начали настойчиво напоминать о себе. Поехал как-то в санаторий в подмосковный Шишкин Бор. Оказалось, недалеко - станция Кресты, где формировался когда-то его танковый корпус. Случайно встретился с однополчанами - бывшим комсоргом бригады Краснопольским, командиром роты Барабановым, командиром взвода Лерманом, которые давно уже жили в Подмосковье. Они и уговорили Николая Ивановича переехать в Шишкин Бор. Долго колебался, а когда подряд два инфаркта случилось, поменял квартиру и поселился с женой Клавдией Ивановной и двумя внуками рядом с санаторием.
На 30-летие Победы Лазарев впервые после войны поехал в те места, где вместе с однополчанами встал на пути "тигров". Недалеко от деревни Скудрес нашел братскую могилу погибших своих товарищей. Читал фамилии, и вдруг словно током ударило. Поначалу глазам не поверил: девяносто восьмым по списку значился старший сержант Н. И. Лазарев. Смотрел на золоченые буквы, а по щекам катились слезы. Его окружили люди, куда-то повели, о чем-то расспрашивали. Позже познакомились: это были такие же, как Николай Иванович, фронтовики, которые в сентябре 1944 года воевали рядом за освобождение Латвии, - Вернер Рудитись, Гунар Янсон, Имант Улманис. Несколько дней провел у них в гостях Лазарев. Вспоминали бои, ходили в местные школы, выступали перед ребятами. Везде встречали его как человека-легенду, потому что знали и помнили здесь подвиг старшего сержанта Лазарева. Да вот только считали погибшим. Та безымянная высота давно носила его имя. В местной школе был музей 5-го танкового корпуса, а в нем немало экспонатов, рассказывающих об укротителе грозных "тигров" Лазареве. В ту поездку поклялись русский солдат и латышские соратники над братской могилой в вечной дружбе. И она действительно была настоящей. Это они, Рудитись, Янсон, Улманис, а также директор музея 5-го танкового корпуса Страдинь и учительница Карклиня вместе с однополчанами Лазарева долго и упорно хлопотали о том, чтобы представление на Героя, затерявшееся в сорок четвертом где-то в штабах, было в конце концов реализовано.
Но не стало страны, за которую они воевали. Из Латвии прислали в совет ветеранов 5-го корпуса все экспонаты ликвидированного там музея. Лазарев читал в газетах, что теперь он для латышей оккупант, завоеватель. И какими же трофеями поживился оккупант? Сорока граммами далеко не драгоценного металла, который в виде осколков сидит в израненном теле...