- В 1948 году, - рассказывает Даниил Александрович, - я пришел в "Звезду" - к Юрию Павловичу Герману, заведовавшему в журнале отделом прозы, с рассказом "Вариант второй". Герман его прочитал и сказал: "Будем печатать. Но, знаете что, возьмите псевдоним". У нас был родственник Гранин. Я взял его фамилию. Вскоре рассказ опубликовали.
- Вы печатались еще во второй половине 30-х годов. Однако ваш профессиональный дебют в литературе все-таки связан с той встречей с Германом. Каким он запомнился вам?
- Он был очень способный писатель, легкий. Литература понималась им как дело счастливое, веселое, при самом чистом, даже святом отношении к ней. Такой эпизод. Юрий Павлович работал над романом "Россия молодая". А я готовил к печати какую-то свою новую повестушку. И вот редактор, работавшая со мной (а я отстаивал каждое слово), однажды не выдержала: "Вчера я вычеркнула у Германа целую сцену. Он не спорил со мной, как вы. Переписал за ночь. Дивно получилось! А вы цепляетесь за эту фразу, как будто бы она такая драгоценность!" Еще эпизод. Как-то говорю ему, что надо, чтобы кто-нибудь вступился за такого-то человека. "Напишите сами о нем в газету". - "Но я же не журналист, я не смогу". "Писатель должен уметь все: и очерки писать в газету, и сценарии, и пьесы. Профессия такая", - строго ответил Герман. На всю жизнь запомнил его слова.
- С кем из питерских писателей вы тогда общались?
- Из старых - с Ольгой Берггольц, немножко с Евгением Шварцем, Михаилом Слонимским, Верой Кетлинской... Со сверстниками - Михаилом Дудиным, Сергеем Орловым, Владимиром Бахтиным.
- У вас есть эссе о Пушкине, Достоевском, Льве Толстом, Чехове и Бунине. Кого бы из них вы сегодня выбрали в собеседники?
- В собеседники?.. (Улыбается). Вопрос, взяли ли бы они меня в собеседники...
- Предположили, что с их стороны согласие есть.
- Н-да... Пожалуй, Чехова и Достоевского. Мои читательские пристрастия меняются, но в данное время именно они меня очень интересуют, я их люблю.
- "Родина писателя - детство". Почему?
- По-моему, это выражение Набокова. Я часто ощущаю его справедливость. Впечатления, полученные в детстве и определившие для человека его привязанности, восторги, понятия счастья, справедливости, обиды, любви, - самые сильные, верно? Вспомните свое детство. И все это во многом определяет эмоциональный спектр внутреннего писательского чувства. Всегда обращаешься к своему детству. Не случайно, например, Лев Николаевич Толстой начал писательскую жизнь с рассказов о своем детстве. Горький тоже. Эта тема так или иначе отзывается в творчестве многих писателей. Для меня лучшая вещь, связанная с детством, - "Другие берега" Набокова. Но, если даже пишешь не о детстве, а о чем-либо другом, все равно сказывается строй детских чувств. Поэтому детство должно быть счастливым.
- Что для вас, как писателя, самое интересное в литературе?
- Интересно всегда не рассказывать, а показывать. Интересно найти наиболее емкую форму. Интересен лаконизм средств выражения. Но самое интересное, когда герои и обстоятельства тебе уже не подчиняются - действуют сами, как хотят.
Не верю, когда автор все знает о своем герое, уверенно объясняет его мысли, мотивы поступков. Это чистая условность - сочинительство. Иногда это помогает нам понять людскую природу, а иногда, напротив, - путает. В этом смысле и Достоевский, и Толстой, и часто Чехов, и Хемингуэй, и многие большие писатели добирались до того, что становились в тупик перед действиями своих героев. Вспомните Пушкина с его знаменитым восклицанием: "Что учудила Татьяна! Вышла замуж за генерала!" Это же ему самому было непонятно!..
- У вас были надежды, с которыми пришлось расстаться?
- Были, конечно. Когда я начинал писать, мне казалось, что удастся повлиять на нашу жизнь, что-то исправить, что увлеченность наукой, научно-техническим творчеством, творческий труд ученого и вообще творческий труд как таковой могут возвысить людей, преобразовать мир. Увы, это далеко не так...
- Один из героев вашего последнего по времени романа "Вечера с Петром Великим" - бывший учитель истории Молочков, которому вы явно симпатизируете, ведь у него есть призвание, он "способен совершать чудеса". Оправдываете его: "...У нас культ гениев, на самом же деле цивилизация больше обязана людям, которые умеют сосредоточиться на чем-то". Наверное, стать личностью дано не каждому?
- Каждый человек является личностью. В каждом из нас, где-то там, в глубине, заложено призвание, программа. Когда человек чувствует или знает свое призвание, оно властно ведет его за собой, его личность раскрывается. Однако время, история, обстоятельства жизни не всегда позволяют развиться этому "я". Человек становится конформистом, приспособленцем. Огромное количество людей так до конца дней и не знают своего призвания, кто они такие, для чего созданы, что в них заложено, на что способны? Это величайшая трагедия.
- Но кто же в том виноват, кроме них самих?
- Я не могу винить людей. Иногда у человека нет возможности идти туда, куда влекут его душа или заложенный дар. Ему приходится подчиняться обстоятельствам. Он погружается совершенно не в ту жизнь, что была предначертана.
- Что, на ваш взгляд, лежит в основе нравственности?
- Думаю, отчасти определенные запреты: не укради, не солги, не убей и т.д. Но куда более важно, мне кажется, понятие совести. А как она действует и работает, почему вложена в человека, сказать не могу. Совесть - это то, что создает нравственного человека. Но освободиться от совести считается сегодня даже удобным. Жизнь показывает - многим это удается.
- Историческая тема - одна из ведущих у вас. Вспомнить хотя бы повесть "Ярослав Домбровский", "Размышления перед портретом, которого нет", "Повесть об одном ученом и одном императоре", документально-художественный роман "Зубр"... Историческая память важна?
- История учит тому, что она ничему не учит. Кажется, это сказал Вольтер. Может быть, оно и так. Но наша советская история тем более ничему не учит и не может учить, потому что всегда была конъюнктурной, сфальсифицированной, идеологически заданной. Сегодня, понимаете ли, такой Иван Грозный, завтра - другой, послезавтра - третий. То же самое проделывали и с Петром I, да и с другими историческим деятелями. Почти никто не пытался создать историю, более близкую к достоверности. Это было не принято. Нужны были бесспорные истины.
Историком быть непросто. История не позволяет поставить эксперименты и проверить факты. Это не физика. Каждый историк трактует события прошлого по-своему, в каком-то смысле сочиняет. История Ключевского не отменяет Соловьева. Великие историки, так же, как и великие философы, мудро сосуществуют - выбирай по своему вкусу.
- Среди проблем, которые поднимает ваша недавняя книга публицистики "Тайный знак Петербурга", - состояние современного российского общества, интеллигенции, в частности. Грустные получились размышления...
- С одной стороны, вроде стало жить посвободнее. С другой - чувствуется явная недостаточность демократии в стране. Между тем демократия как свобода передвижения, свобода предпринимательства, как рынок и рыночные отношения, как свобода выражения своего мнения обязательно нужна каждому народу, чтобы страна могла нормально развиваться. У нас государственный бюрократизм просто невыносим. Я ненавижу чиновников, хотя знаю, что без них не обойтись и что среди них есть и порядочные люди. Но такое огромное количество тех, кто думает не об интересах России, а лишь о своих собственных... И это в основном чиновники.
Что же до интеллигенции, то она как сугубо российское явление играла роль оппозиции, прежде всего нравственной, при тоталитарном режиме. Это была ее функция. Сейчас интеллигенция как "социальная функция" сошла на нет. Другими словами, есть интеллигенты, но интеллигенция как социальное явление, общественная сила не работает, не действует. Думаю, нам предстоит то же, что имеют страны Запада, где нет интеллигенции, но есть интеллектуалы, то есть люди, занятые интеллектуальным трудом. Интеллектуал - понятие сугубо личностное, не социальное.
- Вы давно могли навсегда уехать за рубеж. В ту же Германию - вы входите в Немецкую академию искусств, лауреат премии Гейне, кавалер ордена ФРГ "Офицерский крест". Что вас удерживает?
- Во-первых, я люблю Петербург. Во-вторых, думаю, что мне все-таки удобнее работать в России.
- Как известно, вы любитель парадоксов. Вот, например: "Величие женщины определяется не тем, кого она любит, а тем, кто любит ее".
- Дело в том, что великие люди иногда любят женщин вроде бы совершенно непонятно за что. И многие женщины оставались в истории только потому, что их любили великие люди.
- Юмор - ваш верный союзник по жизни?
- Я-то беру его в союзники, да он меня не берет. Юмор - это очень редкое настроение, состояние души. Пошутить - это одно. А вот написать с юмором - трудно невероятно.
- Драматургия по-прежнему ваша мечта?
- Да, я всегда мечтал написать хорошую пьесу. Не получилось. Вряд ли уже успею.
- Писатель в долгу перед народом?
- Эту очень удобную формулу изобрела наша партийная идеология. Ну в каком долгу может быть писатель? Разве что если он задолжал издателю.
По существу, работа писателя очень одинокая. И в этом одиночестве есть, конечно, свет в конце туннеля. Но до самого последнего момента, пока книга не пришла к читателю, не знаешь, получилась она или нет.