Поклонники творчества Константина Паустовского отмечают 120-летие со дня его рождения
Я преклоняюсь перед Толстым, но Паустовского люблю как даже и не старшего, а в чем-то младшего друга. К его «Романтикам» и «Блистающим облакам» я отношусь как взрослый человек к мальчишеским фантазиям, а вот у «Кара-Бугаза» и «Колхиды» при всей их соцреалистической производственной романтике (добыча глауберовой соли, осушение болот), временами граничашей с лакировкой действительности, нам очень бы даже не помешало поднабраться паустовской убежденности, что труд и преданность своему делу — делу, а не бизнесу! — могут быть гораздо более романтичными, чем самая заморская экзотика.
Незадолго до смерти в своем литературном завещании «Несколько отрывочных мыслей» Паустовский написал: «Сама по себе экзотика оторвана от жизни, тогда как романтика уходит в нее всеми корнями и питается всеми ее романтическими соками. Я ушел от экзотики, но я не ушел от романтики, и никогда от нее не уйду — от очистительного ее огня, порыва к человечности и душевной щедрости, от постоянного ее непокоя. Романтическая настроенность не позволяет человеку быть лживым, невежественным, трусливым и жестоким. В романтике заключается облагораживающая сила».
Увы, и фашизм — попытка несложной части подчинить себе многосложное целое — умел преотлично романтизировать жестокость. Романтизм Паустовского лучше всего раскрывается не в декларациях, а в творчестве. В мире Паустовского полнокровны и любимы только созидатели и утешители, а когда изредка появляются борцы — например, бесконечно идеализируемый им лейтенант Шмидт,-то и в их личностях Паустовского влечет прежде всего не готовность к убийству, а готовность к жертве.
Среди его героев Левитан, Кипренский, Шевченко, Андерсен, Григ, Багрицкий, Бабель, Шарль де Костер, Лермонтов, Гоголь, Эдгар По, Пушкин, Мопассан: Он воспел их с такой нежностью и поэтичностью (хотя порою и сентиментальной), что в тысячах и тысячах юных душ пробудил любовь к этим творцам. Но он любил и романтизировал, как, пожалуй, больше никто, людей простых и безвестных — ремесленников, пастухов, паромщиков, лесных объездчиков, бакенщиков, сторожей и деревенских детей — своих закадычных друзей.
И все они романтики, все они поэты.
Скучный рационалист, может быть, выскажется в том духе, что если даже в романтизме и заключается облагораживающая сила, то плодами этой силы чаще пользуется не сам романтик, но больше те, с кем ему приходится сталкиваться. «А что лично я буду иметь с романтики?» — спросит рационалист, и Паустовский ответит ему своей жизнью.
Вернее, «Повестью о жизни», ибо никакие события и предметы не бывают прекрасными — прекрасными бывают только рассказы о событиях и предметах. В «Повесть о жизни» можно погружаться бесконечно — и каждый раз выходить с просветленным и обновленным зрением и слухом: да, жизнь ужасна — и как же
Романтический отец,
Уверен, что у читателей этого шедевра впереди минимум еще 120 лет завистливых наслаждений.