На пыльных тропинках далеких планет…

31 год назад писателя Владимира Войновича лишили советского гражданства «за действия, порочащие высокое звание гражданина СССР…»

Есть повод если не рюмку выпить, то хотя бы хором спеть песню «Закурим перед стартом». Ее, между прочим, с трибуны мавзолея распевал сам Никита Хрущев, обеспечивая будущему антисоветчику всенародную популярность.

Д, а, начиналась литературная карьера Войновича со взлета. Его песню подхватил сам Хрущев: «Заправлены в планшеты космические карты, и штурман уточняет в последний раз маршрут. Давайте-ка, ребята, закурим перед стартом: у нас еще в запасе 14 минут».

По поводу «закурим» автора поправили. В стране и тогда шла кампания против курения, и «закурим» заменили на «закусим». Потом стали бороться с выпивохами, и вместо «закусим» возникло слово без вкуса и запаха: «споемте перед стартом». Ну, а когда на Луну высадились американские астронавты, антисоветчиной повеяло от целого куплета: «На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы…». Следы-то остались, но не наши. В общем, получилась песня с трудной судьбой.

А что автор? В 25 лет, регулярно печатаясь в «Новом мире», Войнович решительно перешел на прозу. И взялся за трилогию про бравого солдата Чонкина. Конечно же, клеветническую. Когда в начале 1970-х Войновича исключили из Союза писателей, его произведение уже разлетелось по свету на шведском, немецком и прочих нехороших языках. В СССР «Чонкина» не печатали. Но он расходился в самиздате с космической скоростью. Наша жизнь и тогда была приправлена такой дозой абсурда, что эпизод, когда солдатам летом выдают белые маскхалаты, выглядел удивительно правдивым и актуальным. Помню, Войнович обиделся, когда я назвал его современным Гоголем. Он не только к своим героям, но и к себе относился иронично. Не хотел быть классиком и другим того не желал.

О Войновиче мне говорить легко. В нем живут наши детство, отрочество, юность. У меня с ним общее даже «дело об антисоветской пропаганде и агитации с высказываниями ревизионистского характера». Я проходил по такому делу как Лесник, а Войнович значился Граниным. «Давайте-ка, ребята, закурим перед стартом…». Войновичу дали прикурить во время профилактического допроса в гостинице «Метрополь» — да так, что он дверную ручку не мог найти. У тех, кто травил Войновича сигареткой, были смешные клички: Захаров и Петров. Какова была цель этой акции? То ли надеялись закатать в психушку, то ли просто хотели запугать.

Но не будем о грустном, ведь Войнович — это человек смеющийся. И не только в «Чонкине». «Шапка» — вот главный его шедевр. Правда, не каждому из сегодняшних читателей он доступен без перевода. Как объяснить, что меховые шапки были в СССР дефицитом, что в Союзе писателей существовал свой спецраспределитель? Кому-то полагалась шапка из искусственного меха, кому-то — из кролика, кому пыжиковая, а кому и соболья. Помню, уже на заре перестройки выдали членам правления дефицитные дубленки, и литературные бонзы ходили похожими на ямщиков. Казалось, так и вырвется из их уст: «Эх, прокачу!» Борьба за шапку заканчивается для главного героя инсультом. Но умирает он со счастливой улыбкой, прижимая к груди меховой символ.

Ничего не придумывает Войнович — просто пишет как есть. Неужели, чтобы говорить правду, нужен особый талант? Похоже, это так.