(5).jpg)
О сказках и былях, что родом из Диккенса
В Государственном музее истории российской литературы имени В. И. Даля открылась выставка «Чарльз Диккенс в русских зеркалах», приуроченная к 210-летию со дня рождения писателя.
Заветнейшей мечтой маленького Чарльза был Дом. Именно так, с самой большой буквы, которую только могло себе представить его юное воображение. Семейству Диккенсов приходилось часто переезжать с места на место, поэтому дом для мальчика был не стенами и крышей, добротными ровно настолько, чтобы на голову не капало и из щелей не дуло, но зримым воплощением любви, уюта, надежности — словом, всего того, что принято называть простым человеческим счастьем. Однажды на прогулке по Рочестеру, где тогда жили Диккенсы, отец показал девятилетнему сыну прекрасный особняк и сказал, что если тот будет много и упорно работать, то когда-нибудь сможет жить в таком доме. Гэдсхилл поразил мальчика настолько, что пока семья не уехали из города, он снова и снова приходил полюбоваться им. В 1857 году маститый сорокапятилетний писатель купит дом из своей детской мечты и будет верен ему до конца своих дней.
Выставка «Диккенс в русских зеркалах» тоже существует в пространстве особняка. Некогда он принадлежал замечательному художнику, коллекционеру и искусствоведу Илье Семёновичу Остроухову, а теперь здесь филиал Государственного музея истории российской литературы им. Даля. Выставка стала совместным проектом ГМИРЛИ и Школы-студии МХАТ, где кафедру технологии художественного оформления спектакля возглавляет художница Мария Утробина, имеющая на своем счету более полусотни работ в театре и кино. Студенты-сценографы, вдохновлённые старшей коллегой по цеху, бережно воспроизвели хрупкий мир диккенсовских героев и их создателя, дополнив обширный пласт иллюстраций к романам писателя, созданных известными советскими мастерами, такими как Леонид Зусман или Владимир Милашевский. Особый интерес для посетителей представляют автографы и письма, предоставленные лондонским домом-музеем Диккенса, а также работы легендарного Физа (Хэблота Найта Брауна) — первого иллюстратора произведений писателя.
Своей самой автобиографичной (и самой любимой!) книгой писатель называл «Дэвида Копперфильда». Чарльзу было двенадцать, когда его отец разорился, попал в долговую тюрьму Маршалси и был вынужден отправить сына на фабрику ваксы. Свои чувства Диккенс вложит потом в душу маленького Дэвида: «Сознание полной безнадежности, стыд, вызванный моим положением, унижение, испытываемое детской моей душой при мысли о том, что с каждым днем будет стираться в моей памяти и никогда не вернется вновь все то, чему я обучался, о чем размышлял, чем наслаждался и что вдохновляло мою фантазию... Нет, этого нельзя описать... Слезы мои смешивались с водой, которой я мыл бутылки, и я рыдал так, словно трещина была в моем собственном сердце и ему угрожала опасность разорваться».
Однако не только Копперфильда, но и Оливера Твиста, и Николаса Никльби, и Домби-сына и многих других персонажей автор наделил теми или иными своими чертами. «Почти все, что сочинил Диккенс, — уверена куратор выставки Наталья Громова, — из детства. Из бесприютности, грязных углов, лондонских трущоб, сквозняков одиночества, подглядывания в теплые окна чужих домов, мечтаний о доме, теплоте и любви. Наслоения драматических семейных сюжетов, впечатлительный и талантливый ребенок будет носить в себе, множить, а затем перенесет в десятки романов».
Диккенс был первым кто во весь голос заявил о бесправии детей. До него дети считались «взрослыми, которые еще не выросли», и это обстоятельство не освобождало их от тяжкой, изнурительной работы, побоев и издевательств. О том, что детство — особая пора в жизни человека, требующая к себе самого бережного отношения, взрослый XIX век и понятия не имел и знать не хотел.
Диккенс заставил его думать и поступать иначе — благодаря ему в закрытые частные школы был направлены инспекции, и те заведения, где с учениками действительно обращались жестоко, были закрыты. Его же усилиями в 1842 году была ликвидирована и зловещая долговая тюрьма Маршалси, существовавшая пять(!) столетий.
Кульминация выставки — зал, посвященный «русскому Диккенсу». Первые переводы его произведений появились уже в 1838 году. Это были отрывки из «Посмертных записок Пиквикского клуба». Сердца читателей были покорены сразу и навсегда. С той поры новые переводы стали появляться с завидной регулярностью: «Имя Диккенса более или менее известно у нас всякому образованному человеку» — утверждал Достоевский в 1844 году. А тремя десятилетиями позже Фёдор Михайлович, считавший, что русские, в отличие от европейцев, обладают особым даром понимать чужие нации, писал в своем «Дневнике»: «...Мы на русском языке понимаем Диккенса, я уверен, почти так же, как и англичане, даже, может быть, со всеми оттенками; даже, может быть, любим его не меньше его соотечественников. А, однако, как типичен, своеобразен и национален Диккенс!»
Впрочем, русская Диккенсиана одними переводами не исчерпывается. Его произведения будили воображение выдающихся поэтов: Арсений Тарковский посвятил проникновенные строки самому Диккенсу, Осип Мандельштам был впечатлен «Домби и сыном», Владимир Корнилов — «Повестью о двух городах», а Николай Асеев — «Тайной Эдвина Друда», неоконченным, а потому самым загадочным романом писателя.
Но для большинства читателей имя Диккенса прежде всего ассоциируется с Рождеством. Первую из своих рождественских повестей — о приключениях в Сочельник, выпавших на долю скряги Скруджа — Диккенс написал в 1843 году. За ней последовали «Колокола», «Сверчок за очагом» и «Битва жизни». В русском переводе отрывки из них появились в 1847 году в журнале «Современник» еще до того, как была дописана последняя история — «Одержимый, или Сделка с призраком». Так отечественный читатель приобщился к обыкновенному чуду, сотворенному силой слова. «Диккенс был создателем английского Рождества, — разделяет общее убеждение Наталья Громова. — Он расцветил этот праздник святочными семейными сказками, опоэтизировал домашний очаг. Все будущие детские сказочные повести — от его Рождества. От Алисы до Гарри Поттера, от Питера Пэна до Мэри Поппинс. Все голливудские святочные истории. Американский и европейский рождественский семейный стол есть прямая отсылка к Диккенсу».
Путешествие в Диккенсиану заканчивается для посетителей выставки у совершенно сказочной елки: персонажи, рожденные вдохновением писателя, «сложили» ее из поленьев, которым предстоит сгореть в камине старины Скруджа, наконец-то уверовавшего в Рождество.