Помню смешанные чувства - давней ностальгии, смутных, явно из телевизора проникших в меня опасений и, наконец, удивления: ни в одном книжном магазине ни одной карты Грузии, ни одного путеводителя. Как-то странно: Киргизия есть, Казахстан, Армения, Украина даже по областям, а Грузии нет. Как будто кто-то нарочно вытеснял ее из обозримого географического пространства на маргиналии забвения. Это исчезновение не так безобидно, как кажется: сразу ощущаешь, как ширится в груди белое пятно. Теперь, когда у меня нет хотя бы карты, которая была даже у Геродота, я не могу составить о Грузии никакого самостоятельного понятия. Теперь я ничего не знаю наверняка, даже названия грузинских рек и городов. Моим сознанием можно манипулировать при помощи телевизионных картинок. Внушать, что грузинское вино - отрава, что президент Саакашвили ведет себя непредсказуемо, а поскольку его выбрал народ, то и народ, значит, запутался и чего от него ждать - неясно. Что я знаю наверняка? Я люблю грузинское кино, грузинские фотографии Ю. Роста и навсегда запомнил восторженные рассказы о Грузии отца. Помню старую грузинку на Ярославском рынке, которая в своем углу торговала пучками кинзы и реглана, стаканчиками сухой душистой травы, перетертой в ступке. Море - Пицунда -Колхида... Я знаю, что эту страну постигла трагедия: я был в командировке в Абхазии уже после абхазской войны, видел черные пробоины от снарядов в белых стенах пансионатов, ветер беженства, гуляющий в разбитых крышах и окнах брошенных грузинами домов. Я не знаю, кто был прав, кто виноват - я видел только следы. Надо набраться духу и заглянуть туда, сквозь этот туман забвения, и увидеть все своими глазами. Мы слишком доверчивы и пугливы, потому что ничего не знаем. У меня впечатление, что нам всем давно задуривают голову. Назрела смелость личного суждения - вне политики.
ДЕНЬ ПРИЕЗДА
Почему-то по пути в Домодедово запомнился человек, лежащий на высоком откосе кольцевой автодороги, широко раскинув руки. Вот, он останется здесь, будет весь день глядеть, как проплывают облака, а в это время мой самолет перенесется за тысячи километров и преземлится на неведомой земле. Я ведь никогда не бывал в Грузии, только в Абхазии, у моря.
В очереди на регистрацию замечаю много русских с грузинскими паспортами. В основном это женщины с детьми. Бабушки с внуками. Дети, значит, перебрались в Россию, ну а бабушки - остались.Теперь внуки едут к ним погостить. Если остались, то ничего такого уж, из ряда вон, в Грузии не было. Там, где было действительно тяжело, наши в основном уехали. Как из Средней Азии.
Самолет пристраивается в хвост аэробусу компании KRASAIR, дожидается очереди, взлетает... И вот уже более полутора часов летит - а внизу все поля, поля, и чем дальше на юг, тем более они правильной прямоугольной формы. Почти идеальной, как в Европе. Это все Россия. А весь полет над Грузией занимает 18 минут: облака вдруг вспухают, словно взбитая пена, потом выстраиваются ввысь, словно крепостные стены, самолет, делая вираж, ложится на крыло, и в проемы туч вдруг открываются черные горы с заснеженными ущельями. Это - главный кавказский хребет. И через 18 минут уже - удар шасси о посадочную полосу аэродрома в Тбилиси. Аэропорт здесь небольшой, как будто оставшийся от советского времени. Зато получение визы занимает не больше 10 минут: заполнение анкеты, 35 долларов - вот и вся процедура.
На площади перед аэровокзалом меня начинают разрывать таксисты - верный признак скудного рынка труда. Все говорят по-русски. Мой первый информатор, таксист Алик (Саша) 47-лет, который служил в Кандалакше и сразу вспомнил былые золотые годы, дружбу между народами и то время позднего застоя, которое было, в общем, по его мнению, отлично. А что теперь? "Бензин теперь стоит доллар. Часть трассы от аэропорта до Тбилиси названа именем президента Джорджа Буша. Но что американцы, разве они друзья нам? Они далеко. Нам с Америкой не по пути. Не нужны мы Америке, и Америка нам не нужна, так весь рабочий класс думает. Нам нужно дружить с Россией, а не с Америкой. Я, - сказал Алик, - любому это докажу. Начну я с того, что американцы - не люди... Как они с матерью обращаются? Как отца уважают? Мужики друг на друге женятся..."
В Москве все, в общем, твердо усвоили, что фарш невозможно провернуть назад, и застой, как бы покойно не жилось кому-то в этом времени, вспоминать бесполезно, потому что время непоправимо прет вперед, и ничего с этим не поделаешь. Но в Москве у людей есть кое-какие возможности, есть надежда. А там, где ни надежды, ни возможностей нет, очень характерен ретроспективный уход в воспоминания о застое, как о золотом веке, когда простому человеку "позволяли жить". Так бывает у нас в провинции, и в Тбилиси с этим приходилось сталкиваться не раз.
Наконец, мы приехали. Улица Моссашвили, 8. - А точно тут друг твой живет? - Точно. - А почему же он тебя не встречает? В это время кто-то высунулся из окна верхнего этажа и закричал почему-то: Володя!
- О! - сказал я. Мне было все равно, на какое имя откликаться, по крайней мере в первый момент. Я зашел в засыпанный опавшими желтыми листьями двор, посреди которого лежала большая собака, и поднялся во второй подъезд на 4 этаж. Кажется, подъезд не освещался. Во всяком случае вид был у него какой-то неухоженный.
Из Москвы я по телефону договорился с Георгием Цинцадзе, сыном старой маминой подруги, что остановлюсь у него. Последний раз мы виделись лет тридцать пять назад, когда он приезжал в Москву еще юношей. Теперь ему 50, он композитор. Мне не так уж часто приходилось общаться с композиторами и поднимаясь, я все пытался представить себе, какой он. Дверь открыл долговязый парень лет пятидесяти с самокруткой в зубах и челкой черных волос, косо падающих на лоб. Именно такое было впечатление - парень лет пятидесяти. Сам я был парнем лет 45. Два таких состарившихся героя Сэлинджера.
- Меня, в общем-то, Вася зовут, - сказал я.
- Знаешь, дорогой, это - очень хорошо, - с неподражаемым грузинским акцентом сказал мой новый знакомый. - Эта комната в твоем распоряжении. Приходи в себя, а потом я тебя познакомлю со своими друзьями. Надо будет посидеть, поговорить, познакомиться...
В соседней комнате играл обалденный джаз. Все происходило быстро, будто я сразу попал в хронометраж какого-то давно знакомого фильма.
- Хочешь покурить? - сказал Вахтанг, юноша лет 55.
- Нет, слишком жарко.
- Тогда поехали, - сказал Коко.
Мы спустились вниз. В кахетинской харчевне на доски стола падала ароматная тень нагретых сосен. Дальнейшее, видимо, стоит пропустить, как не имеющее касательства к рабочему заданию. Впрочем, в рабочее задание входило описать нынешнюю ситуацию в Грузии, как она есть. Могу засвидетельствовать, что за последнее время нигде я не встречал такого гостеприимства, неподдельного радушия и чистосердечия. Я был очарован и зачарован.
На шашлык к Вахтангу прилетели две осы. Георгий пытался прогнать их, чтоб осы не вились над столом.
- Зачем прогоняешь? - укорил друга Вахтанг. - Пусть посидят, покушают, отдохнут...
Меня ни о чем не расспрашивали. Я даже удивился: что им, неинтересно, как там в Москве, что ли? День на второй я понял: дежурные вопросы вообще не интересны, когда решается судьба каждого и судьба страны. Потом Вахтанг спросил: а как ты чувствуешь, грузинский язык - очень гортанный?
- Я давно не слышал грузинского, - признался я. - В Москве больше азербайджанцев, армян, адыгов, только не грузин. Сейчас я слушаю грузинскую речь, и она мне кажется очень мелодичной.
- Мне нравится слово "тресассаули", - сказал довольный ответом Вахтанг, - по-грузински "праздник". "Тре" - это "день". "Сассаули" - чудо. "Трессасаули" - день чуда. Прекрасно, правда?
- Конечно, - сказал я с грузинским акцентом.
- А знаешь, - сказал Георгий, - когда мы сидели и ждали тебя, все время думали: а вдруг какой-нибудь не такой приедет, скучный...
- И что?
- Давай выпьем за счастье обретать новых друзей!
Потом мы еще ехали куда-то, искали в зеленной лавке "холодный арбуз", который по какому-то детскому поверью должен быть в каждой арбузной куче даже в сорокоградусную жару, пили шампанское, смотрели сверху на старый город, потом Вахтанг снял со стены икону равноапостольной Нины, прослезился и подарил мне.
Потом я уснул. Назавтра начинался рабочий день.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
За сутки я многое узнал о городе: дошел до центра, спустился в метро (сумерки тбилисского метро напоминают о том, что период относительно безоблачного развития страны очень недолог), проинспектировал газетные киоски, обнаружив минимум десяток российских изданий, включая "Независимую" и "Труд", обменял доллары на лари, зашел в грузинский православный храм, где первым делом мне бросилась в глаза икона Серафима Саровского, очень как-то кстати украшенная древними грузинскими буквами, купил книгу про Тамерлана и карту города на английском языке, успел еще заскочить на рынок, грандиознее которого мне доводилось видеть только в Самарканде и уже по дороге домой - в магазин, чтобы пополнить пустой холодильник Георгия йогуртами, ингридиентами для яичницы и минеральной водой.
Сейчас утро, я сижу в кофейне на улочке, ниспадающей от русского Грибоедовского театра к Сухому мосту, куда я предполагаю направиться, чтобы осмотреть барахолку. Но торопиться нет смысла: Тбилиси просыпается поздно и оживает только к полудню. Что поразило? Во-первых то, что я не испытываю никаких трудностей от незнания грузинского языка. Куда бы я ни пришел, вот хотя бы в эту кофейню, я здороваюсь по-грузински, а затем говорю по-русски. Нигде - ни малейшего замешательства, ни одного косо брошенного взгляда. Более того, я фотографировал на улицах, фотографировал в православном женском Преображенском монастыре (отдаю долг Вахтангу: "перцвалеба" - это волшебно звучащее по-грузински слово значит "преображение"). Спрашиваю: "Можно вот это сфотографировать?" - А, вы русский? - Русский. - Тогда ладно, а мы думали немец какой-то... Почему "ладно"? Почему мне, русскому, можно, а немцу нельзя? Для этого нужно было два века общей исторической судьбы, которые так вот запросто не перешибешь пятнадцатью годами не очень-то складно развивающихся отношений. Лимит доверия к русским колоссален. Как жаль, что наше правительство не понимает этого! Впрочем, не понимает этого и нынешнее грузинское правительство, которое тащит страну на путь американизации. Очевидно, американские кредиты и позволяют этому правительству существовать и формулировать свою "позицию". Больше расплачиваться Грузии нечем. Универсальной валюты - нефти и газа - у нее нет. Все это крайне болезненно воспринимается населением. Правительство в вежливой форме именуется "они", "эти люди", а в форме чуть более эмоциональной - "хунвэйбины" (отдается должное младым летам нынешнего кабинета министров). Впрочем, это не прибавляет ему популярности. "Разогнали Академию наук. Правильно: зачем американцам наша Академия? Грузия в их руках - только маленькая карта, а карты должны быть дешевыми". "Из университета повыгнали всех профессоров, омолодили преподавательский состав тридцатилетними: эти, пожалуй, научат". Только одна мера правительства Саакашвили поддержана населением: искоренение взяток в ГАИ. Это почти невероятно. Но с этим правительство действительно разобралось, причем по-американски, что в данном случае оказалось действенным: старый, выросший на взятках контингент гаишников был уволен, на их место набрали новых, дали им хорошую зарплату, но отменили стояние по углам и в засадах, устроенных в уловистых местах. Полиция теперь курсирует в автомобилях патрулирования, наблюдая за общим порядком движения. Если случается ДТП, штраф с нарушителя очень высок. Повторное нарушение карается еще строже. Но если полицейский осмелится вымогать у тебя деньги, достаточно позвонить по телефону, чтобы с ним разобрались и, скорее всего, уволили с работы, которой в Грузии очень дорожат.
NB: За годы независимости население Грузии уменьшилось на миллион человек, то есть, почти на одну пятую часть (сейчас в стране осталось 4,5 миллиона жителей). Очень многие, особенно интеллигенция, в смутные годы политических кризисов и кромешной безработицы уехали в Европу, хотя у грузин, в отличие от армян, нет своей диаспоры за рубежом. Приватизация, как и в России, проводилась варварски и грабительски. Часто приватизированные предприятия (даже такой гигант союзного значения, как тбилисский металлургический комбинат) и приобретались только для того, чтобы демонтировать их и продать "на лом" в Турцию. Так образовался грузинский "средний класс". Зато работать негде. Из всех возможных промышленных предприятий я приметил в Тбилиси только одно: швейный цех, оборудованный хорошими, вернее нестареющими ножными швейными машинами "Зингер". Нувориши и лишившиеся работы крестьяне со всей Грузии хлынули в город. Одни строят в самых неподходящих местах невообразимые дома с решетками на окнах, защищающими их благосостояние, другие ютятся черт знает где и толпятся у биржи труда, соглашаясь на самую черную работу: грузчиков, дорожных рабочих. В Тбилиси не реже, чем в Москве, можно услышать раздраженное "понаехали тут". Но оно относится не к собратьям по СНГ, а к кровным братьям-грузинам. Только после абхазской войны в Тбилиси приехало 80 тысяч беженцев...
Однако, кофе выпит, пора кончать анализировать впечатления вчерашнего дня. Пора к Сухому мосту. Только расплатиться...
Вот с этим проблема. Я так и не могу понять, сколько что стоит. Один доллар - это 1,75 лари. Но у меня арифметический кретинизм, я не успеваю переводить одно в другое, а тем более в рубли. Просто утром беру дневную норму командировочных (в долларах), меняю на лари, а уж потом просто плачу, сколько скажут. Бывает смешно. Вчера, например, я купил на обед в каком-то киоске бутылочку пепси-колы и чебурек.
- Сколько с меня?
- Тридцать.
- Сколько?! - пусть у меня арифметический кретинизм, но все же я не идиот, и даже если в этом грязном ларьке чебуреки продаются по самым крутым ресторанным ценам, мой обед не может стоить больше двух лари. Ну, трех.
- Тридцать.
Я чувствую, как волосы начинают шевелиться у меня на голове, я действительно чего-то не догоняю, но вместо того, чтобы швырнуть обратно хозяину его золотой чебурек, я, как загипнотизированный, начинаю шуршать купюрами.
До продавца, наконец, доходит. Он высовывается из киоска, видит выражение возмущенного идиотизма на моем лице, смеется и произносит:
- Тридцать маленьких... этих... копеек...
На Сухом мосту как когда-то в Москве на Банном переулке - грандиозный обмен квартир. Внизу, на набережной - что-то вроде Измайлово: ковры, живопись, куклы, а здесь - сотни... как же они называются-то? А, квартирные маклеры! Как-то это слово ушло из активного, и уж тем более приоритетного употребления, а раньше-то без приличного маклера ни одну квартиру нельзя было обменять... Ну вот, они стоят и сидят, у некоторых на шее, а у других на земле - длинные списки предложений, и так они переходят туда-сюда, и я своим профанным оком не вижу смысла этому движению, не вижу, как связываются невидимые нити и какие-то невероятные комбинации складываются в их маклерских головах. Я вижу только, что жарко, что маклеры, а среди них немало и пожилых, осторожно пьют воду и промокают платочками лоб; сухие листья шуршат, площадка вытоптана до голой земли... Но ведь они тут не даром. В центре Тбилиси квадратный метр жилой площади в этом году стоит уже до 2 тысяч долларов, а в городе, где нет работы, упустить куш с такой суммы просто непростительно. Дальше - барахолка, продают советское военное обмундирование, всякие там летчицкие очки, шлемы, ордена. Это, как на Арбате - для иностранцев. А дальше - для своих - выстроились в строй автомобили, и на капоте кажого автомобиля разложены радиодетали; а в багажниках хоронятся целые системы с эквалайзерами и колонками. Все это - собранная воедино или разобранная на мельчайшие внутренние органы техника великой транзисторной эры; грандиозные останки ушедших технологий, как кладбище динозавров, которых уже никто никогда не оживит вновь. Впрочем нет, вид продавцов не выдает уныния, словно на дворе действительно пятнадцать лет назад, и в этом заповеднике триасовой эры динозавры все еще живы, хотя где-то там, в городе, компьютеры уже захватывают власть, и крошечные телефоны с сотней функций просто скачивают любую музыку из интернета, делая ненужными все эти приемники, проигрыватели винила и стереомагнитофоны...
У букинистов тоже очень много книг советской поры: по их толще можно судить, насколько серьезно было влияние русской культуры на Грузию: здесь ждут своего покупателя полнокомплектные, хотя и побывавшие уже в употреблении, собрания сочинений всей русской классики. И хотя ярко вторгшийся новый порядок с новыми издательскими сериями (тоже, впрочем, московскими), потеснил, конечно, порядок старый, но он его не убил. Сначала, возможно, казалось, что и не убьет. Возможно, эти книги только потому и продаются здесь пятнадцать лет спустя, что до некоторого времени они были еще востребованы, они составляли привычное окружение целых поколений, которые только сейчас вот состарились и умерли, и только с их уходом выяснилось, что эти книги - не нужны. Ну, Булгаков еще нужен. Или Чехов. Или Толстой. Причем очень немногим людям. А все остальное - никогда уже не будет прочитано. 99% советской классики не будет прочитано. На ее месте "классика" наших дней - Б.Акунин, ну и еще там кто-то, чьи имена так хорошо известны, что я счел себя вправе их не запоминать.
Вечер. Мы с Гио сидим у компьютера и слушаем музыку. Я попросил его поставить что-нибудь из того, что он пишет. Он долго искал в столе, потом достал коробку с фильмом "Magonia". Фильм вышел в Голландии в 2001 году. Магония - это заоблачная страна, где живут все наши мечты. Сложным образом, в нескольких притчах, в фильме сведены Запад и Восток, голландские дюны и пейзажи, снятые в Тбилиси в старом городе возле мечети. Так же и в музыке: звуки хорошо темперированного клавира вдруг размываются податливой, ускользающей, льющейся музыкальной фактурой Востока. Музыка хороша. Настолько хороша, что в 2002 году ее отобрали в финал Всемирного бьеннале киномузыки.
- Хотя дело не в том, куда ее отобрали, и вообще, отобрали ее, или нет, - говорит Гио. - Просто там я мог работать, а здесь не могу. Потому что во всем, что касается высокой культуры, если хочешь, наступил полный конец. Когда-то казалось, что в Грузии есть культурный потенциал, который сработает. Он не сработал. Когда-то я делал по пять-шесть фильмов в год, все было отлично. Потом Грузия стала независимой. У всех были надежды. Мне предложили за музыку к одному фильму столько денег, что мне было неудобно перед людьми. А когда работа закончилась, я получил чеки: ровно столько, чтобы купить блок сигарет.
Он закуривает, делает глубокую затяжку. Нервы, что ли, у всех ни к черту? Все буквально курят, не переставая! Курение - самая распространенная грузинская привычка.
- Когда перестают снимать кино - рушится целый мир. Сценарист перестает писать, оператор - снимать, осветитель - ставить прожектора, актер - играть, художник - работать над костюмами, я - писать музыку...
- Тогда почему ты вернулся из Голландии? Тем более, что там девушка была...
- У меня заболела мать. Я знал, что это неизлечимо, что это до конца. Что я должен был делать? Сказать своей возлюбленной: брось все, брось работу, дом брось, поехали со мной на мою родину, там нет ни работы, ни денег, и на ближайшие годы ты можешь поставить на своей жизни крест...
Он говорит очень спокойно, и только пальцы выдают его, раздавливая окурок в пепельнице и тут же выцарапывая из пачки другую сигарету, нащупывая спички, высекая огонь...
- Она потом вышла замуж, родила ребенка: там это без проблем. Мужа ее я знаю - он очень хороший парень...
Да. По крайней мере раз в жизни я тоже говорил слова про "хорошего парня". Как будто от этого боль утихает. Ни фига.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
После всех командировочных дел я могу, наконец, позволить себе роскошь: старый город. Я уже подбирался к нему и справа, и слева, заходил с другого берега Куры, но так и не погрузился (я чувствую) в лабиринт этих ветшающих домов, в очертаниях которых навеки запечатлелись образы старого Тбилиси: высокие окна, балкон во всю стену, резная тень платана, вывешенное для просушки белье, мужчины за бутылкой вина, женщины, дети. Пока что подходы, обычная улица: сеть американских аптек; аудио-видео; магазины типа United Colors of Benetton, Egoiste, Big Ben, Nike или бутик какой-нибудь еще известной фирмы (Voulez-Vous?). Разумеется, McDonalds. Кафе Beatles. Тут же ресторанчики некоего общеевропейского вида: итальянскими их не назовешь, английскими и французскими, впрочем, тоже. Однажды, заглянув в такой бар, я по наивности попросил баклажанов или лобио: девушки вежливо удивились и с оттенком извинения в голосе сказали, что это другое место, не грузинское. В конце концов я взял кофе и апельсиновый сок. Я очень хотел пить. Наконец, утолив жажду, я поднял глаза, и тут взгляду моему открылась престранная картина. Дело в том, что бар был оформлен в стиле футбольного фан-клуба. Огромный телевизор демонстрировал какой-то футбольный матч. На стенах висели шарфы и флаги какой-то ирландской команды и майки с подписями игроков. И вот, посреди всего этого фанатского великолепия за столиком преспокойно сидели два батюшки, курили и пили охлажденный кофе со сливками! Это была бесподобная картина. Ничего подобного я в жизни не видел. Все мое существо фотографа сжалось в томлении о том, как сделать хотя бы один кадр, который запечатлел бы святых отцов в этом обрамлении. Фотоаппарат мой открыто лежал на столе. Увидев, что я что-то делаю с фотоаппаратом, прозорливый батюшка в черной рясе с золотым крестом стал стрелять в меня ярым оком. Я почувствовал себя, как на исповеди. В результате, таясь, как охотник, уже замеченный дичью, которую, несомненно, должно было спугнуть любое мое следующее неосторожное движение, я незаметно выставил выдержку, диафрагму, расстояние, выждал момент и... попал! И все-таки я был недоволен. Нет, нет, не этот краденый миг следовало мне вымаливать у Господа! Мне надо было ползти на коленях прямо к святым отцам и просить их, слезно молить, как о милостыне: дать им сфотографировать себя хотя бы раз. Ведь другого такого раза не будет. Скорее всего, никогда в жизни. И эти роскошные рясы, черная и малиновая, сияющие кресты, завитки бород, пропускающие сизые колечки дыма и волшебные грузинские глаза так и останутся невоспетыми! И я никогда не запечатлею священство в таком предельном приближении ко всепримиряющей максиме: "Ничто человеческое нам не чуждо". Увы, так и произошло. Я вышел. Палило солнце. Передо мной, согнувшись, обнажив сочленения хребта, выкладывал улицу пешеходной плиткой очередной "крестьянин". Я прицелился, щелкнул его на фоне ниспадающей куда-то вниз улицы - и испортил кадр. От расстройства. Впрочем, и бутики, и европейские ресторанчики, и вымощенные плиткой три с половиной улицы Тбилисского Майдана (центрального района), отделанные "под Париж" - все это фасад, за которым (буквально) через арку открывается вход в другой мир. Однажды, завороженный таким вот выходом в параллельное пространство, который, к тому же был выкрашен чистым сиреневым цветом, я прошел через подъезд старинного дома вглубь двора. Витая железная лестница, являющаяся архитектурным украшением всякого старого тбилисского дома, поднималась вверх какой-то фантастической спиралью. В этой спирали было совершенство древних аммонитов. Развертывающаяся металлическими лепестками спираль и ритм навсегда ушедших шагов, с давних пор по самый этот миг то взлетавших на галереи всех четырех этажей с восторгом невысказанного признания в любви, то грузно отдающихся ишемической одышкой, то бегущими вниз, легко - если с победой и тяжко - если с поражением. А впрочем, что за чепуха, весь этот город - жизнь и песня, и к чему это жалкое философствование?! Тишина. Почти неслышно лесным эхом в деревьях двора звучал дикий голубь-вяхирь. На галерее первого этажа играла с котятами кошка. Я спустился вниз, на самое дно колодца.
- Monsieur, cet hotel...
Фраза так и осталась незавершенной. Да и вообще она дико прозвучала в этом дворе. С балкона на меня смотрела женщина.
- Я говорю по-русски.
- Ах, говорите? Хотите посмотреть отель?
Хозяйка отеля "Гуца", Аня, дородная дама лет пятидесяти проводила меня на второй этаж: собственно говоря, отель представлял собою расселенную коммуналку (когда-то, еще до коммуналки, это была отдельная квартира, которую богатый армянин подарил своей любовнице) с десятком номеров и обширной гостиной (с балконом, разумеется, в тот самый двор). Первые две комнаты обошлись хозяйке в 15 тысяч долларов, однако, вложение было сделано весьма своевременно, чтобы оставить хозяйку на гребне волны и в гуще жизни: сама она математик, кандидат наук, возраст - критический, дочери-художницы давно в Москве, новое время стерло бы ее в порошок. А тут - такой замечательный приют для художников, как мечтает хозяйка, в самом центре города. В общем, как и очень многие женщины, она подсуетилась и в самые черные и нищие годы методично выкупала комнату за комнатой (в каждой из которых ютилось чуть не по десять человек), продавая вещи, картины, кольца с бриллиантами, старинную мебель каким-то барыгам с московского Арбата. В общем, все обошлось в 65 тысяч долларов, долги не выплачены до сих пор, но женщина при деле и при состоянии: если сегодня продать отель - получится ого-го! Стены гостиной убраны картинами, в основном не совсем удачными копиями и акварельными портретами красавиц-дочерей. Мы щебечем за чаем, вяхирь ухает во дворе. Не верится, что буквально в нескольких метрах, стоит спуститься во двор и пройти по фиолетовому коридору, - шумная улица, возгласы людей, рев машин, лавочки, торговцы... Я впадаю в полусон под воркование своей визави, как вдруг она с горечью спрашивает:
- Зачем Россия вмешалась в абхазские дела?
Абхазский вопрос - самый больной, самый запутанный вопрос в Грузии. И один Бог знает, как его разрешить. Только самые прозорливые понимают, что быстро он не решится. Должно пройти время. Быть может, целая жизнь. Должна остыть память. Должны затянуться раны. Наиболее дальновидные прикидывают, как бы прикупить домик на Кипре или на Крите. У остальных нет-нет да сорвется:
- Зачем России Абхазия?
- Отдайте нам Абхазию...
Сейчас тбилисцы ездят на море в Батуми. Или в Турцию. С Турцией, в отличие от России, граница открыта. Но в Турцию грузины ездить не любят. Лучше уж поехать куда-нибудь к себе - в Кахетию, в Хевсуретию или в сванские горы - мало ли в Грузии прекрасных мест?
Мировой туризм до сих пор не распробовал Грузию. Пожалуй, это огромное упущение. Такое редкое, пряное сочетание народов и обычаев трудно отыскать где-либо в мире, трудно найти другую площадь, где вместе стоят православный собор, армянский храм и синагога, и уж конечно, кроме Греции нигде не встретишь это древнее христианство - в его если не античном, то, по крайней мере, византийском обличье. В общем, интуристы Грузию еще не раскусили (здесь нет той совершенной инаковости, которая создает всю экзотику Средней Азии). Более-менее уютно чувствуют они себя лишь вечером, на Майдане, где возле знаменитых серных турецких бань три улочки устроены как настоящий Париж и превращены в сплошное кафе под открытым небом: здесь - китайское, здесь - французское, а здесь вот даже грузинское. Увы, ни вечером, ни днем русских среди туристов я не видел ни одного. Выходит, отсутствие плана Тбилиси в книжных магазинах Москвы делает свое дело? Братья, не верьте Пустоте, приезжайте. Вы не пожалеете...
Сейчас полдень, я один хожу в старых кварталах, где как раз снимался фильм "Magonia". Нет сомнения, пройдет совсем немного времени, и этот волшебный город начнут сносить, как ветхую застройку, выселять обитателей трущоб за дальние горизонты, в новые микрорайоны... А здесь - здесь будет так же как у нас в центре, где-нибудь на Сретенке или Остоженке: очень дорогое жилье или дорогие же офисы. Уже видны снесенные дома и свежезабетонированные фундаменты, и ласточки с белой грудью уже не прилетают в этот город в свои дома, как те самые пятнадцать лет назад. Но мне повезло, я еще застал этот погружающийся в забвение город, ходил с зачарованными глазами в резной тени его платанов. Город, в который еще не успели занести проклятый вирус пошлости новостроя...
Вот эта волшебная мечеть. Минарет выше. К нему ведет улочка едва ли два метра шириной. Я поднимаюсь к своей небесной стране, где живут мои мечты... Я зачарован? Конечно, совершенно зачарован. Еще выше, на горе - крепость Каликала... Ботанический сад. Цикады. Речка, бегущая каскадом и в конце-концов низвергающаяся в озеро водопадом. На этой стороне сосны, на той - кипарисы. Заросли бамбука. Здесь, наверху, конечно полное Причерноморье: стручки акаций, кипарисы, выгоревшая трава, цикады... От жары я не выдерживаю и, раздевшись в тени береговых деревьев, бросаюсь в ванну прохладной родниковой воды. Тело пощипывают пескарики... Все, что я испытываю - сродни влюбленности. О, я еще не знал, что вернувшись, буду переживать разлуку с Тбилиси именно как разлуку с любимой, что будет мука, ком в горле, депрессия... Тбилиси дал мне все - удивительные виды, изысканное общение, встречи с людьми, о которых необходимо рассказать особо, встречи с женщинами, на которых можно смотреть только один раз. Два уже много. Три - пропал. Разумеется, надо понимать все разумно, и нельзя предаваться чувствам, как я, и надо взнуздать себя, жить привычным, жить насущным, ибо то, где я был - это эксклюзив, это всего несколько дней, несколько мигов, вообще может быть, несколько секунд или взглядов...
Рай случается лишь на несколько мигов, разве ты не знал?
А твой маленький ад всегда поджидает тебя...
А потом был ужин в саду, под звездами. Ужин с новыми друзьями, которых я обрел. Мне кажется, люди так красивы и величественны здесь еще и потому, что Грузия пережила горе. После Сталина Грузия жила в какой-то очень счастливой, беспечной, и даже самодовольной поре, а потом это вдруг обрушилось, и они узнали и пережили громадное горе, по сути. Национальную катастрофу, как мы... Стали ли мы мудрее от этого? Не убежден. Стали ли все грузины мудрее от этого? Нет, разумеется. Но некоторые стали. И с этими некоторыми мне довелось общаться на каком-то таком уровне, на котором я в Москве не общался уже очень давно. Как будто говорил с просветленными. О, боги, каково мне было прощаться?!
Когда говоришь прощальный тост, нельзя кривить душой.
Нельзя признаваться в любви, не произнеся слова "люблю".
Я был послан с миссией, я старался, я понял: Грузия, я люблю тебя.
ДЕНЬ ОТЪЕЗДА
Полшестого утра. Едва сереет рассвет. Алик, таксист, мой первый тбилисский знакомый, звонит по мобильнику: спускайся, я уже еду.
- Понравилось? - спрашивает он, едва я сажусь в кабину.
- Конечно, понравилось. Зачем спрашиваешь?
- Вот и я говорю, - изорванный плохим бензином мотор несколько раз чудовищно прокашливается, - нам с Россией нужно дружить, а не с Америкой. Я кого угодно могу в этом убедить. Любого человека. Начну я с того, что американцы - не люди... Как они с матерью обращаются? Как отца уважают? Мужики друг на друге женятся..." - по авеню имени Джорджа Буша мы мчимся в аэропорт. - И доллар у них все время падает...
Я отдаю ему последние лари и удостаиваюсь царственной улыбки благодарности.
Я возвращаюсь на родину, еду домой. Отчего ж я не рад? Скажи мне, Родина, почему в делах России по отношению к Грузии не было не то, что ничего возвышенного, ничего благородного и жертвенного, но и обыкновенного прозорливого, трезвого, дальновидного политического расчета не было? Почему какие-то мелкие обиды и второстепенные, не имеющие для народа значения, выгоды позволили правителям нашим развести и чуть ли не поссорить народы наши - породненные верой и кровью в битвах с врагами? Что случилось с нами? Тишина. Потом турбины "Боинга-737" начинают вращаться с тонким свистом. Потом самолет взлетает.
Слева над облаками, в лучах утреннего солнца, виден снежный Эльбрус.
ИЗ ИСТОРИИ ГРУЗИИ
VI - IV в. до н. э. - формирование на территории Грузии первых самостоятельных царств - Колхидского и Иберийского.
С IV в. до н. э. грузины называли себя картвели, а свою страну Сакартвело (земля картвельцев).
I в. н. э. - После походов Помпея Грузия попадает в зависимость от Рима.
Около 330 г. н.э. в срединной Грузии введено христианство, христианизация окраин продолжается до VI в.н.э.
VI в. - завоевание Грузии Персией.
VII - IX вв. - арабские походы в Грузию.
XII-начало XIII вв. Объединение Грузии при Давиде-строителе и царице Тамаре.
XIII в. - завоевание Грузии Чингис-ханом.
XV в. - разорение Грузии Тимуром Тамерланом.
XVI - XVIII вв. - беспрерывные войны Грузии с Турцией и Персией, утрата ею большинства своих территорий.
1783 - заключение Георгиевского трактата между грузинским царем Ираклием II и российской императрицей Екатериной II об установлении российского протектората над Картлийско-Кахетинским царством.
1801 - включение Грузии в состав Российской империи.
1918 - образование независимой Грузинской республики (меньшевистская Грузия).
1921- вторжение в Грузию Красной Армии, установление советского строя. Включение Грузии в число Советских республик.
1991 - Распад СССР и становление независимой Грузии. Первым президентом избран З.Гамсахурдиа. Начало войны в Южной Осетии. Начало гражданской войны между сторонниками Гамсахурдиа и оппозицией.
1992 - Бегство Гамсахурдиа из страны. Приход к власти Военного совета, затем избрание на пост Президента Грузии Э.Шеварднадзе. Прекращение 18-месячной войны с Осетией. Начало войны с Абхазией.
1993 - Попытка гамсахурдистов силой захватить власть. Поражение Грузии в Абхазской войне.
1995 - начало периода стабилизации.
2000 - Избрание Э.Шеварднадзе на второй срок президентства, совпавшее с усилением молодой "правой" оппозиции.
2003 - оппозиция начинает движение за удаление Э.Шеварднадзе в отставку с президентского поста, а после того, как он игнорирует это предложение, штурмом захватывает "Дом правительства" и изгоняет престарелого президента силой. Главой новой Грузии становится М.Саакашвили.