В соавторы взял сына Дмитрия, который к тому же сыграл главную роль. Фактически - самого себя. Потому что фильм "Нежный возраст", премьера которого состоится сегодня в киноконцертном зале "Пушкинский", - это исповедь 25-летнего сына, прожившего пионерское детство, перестроечную юность и постперестроечную, криминально-чеченскую молодость. И еще это, конечно же, исповедь отца. Еще неизвестно, кому в последнее пятнадцатилетие было тяжелее - отцам или детям. Впрочем, Соловьев не был бы Соловьевым, если бы сталкивал поколения, искал противоречия между ними. Даже в распаде, даже в несоединимом он ищет внутреннюю связь. Пытается собрать всех под прекрасную финальную песню Бориса Гребенщикова. Найти общую радость и общий - единый на всех - источник света. У Соловьева получился рассказ о сломе времен без фальшивых нот. При этом он остался верным себе, прежнему и разному, умудрившись соединить и ранний романтизм "Ста дней после детства", и трагический оптимизм "Ассы", и разрушительную иронию "Черной розы".
В основу сценария "Нежного возраста" лег рассказ Дмитрия Соловьева отцу о его классе в престижной школе на Юго-Западе Москвы, о судьбе одноклассников, друзей, учителей. Реальность и вымысел странным образом переплелись в этой частной истории на фоне "большой" истории.
Возраст взросления, окончания детства интересовал Соловьева всегда. Но не было еще, по крайней мере на нашей памяти, поколения, взрослевшего так стремительно и так мучительно. Не было еще подростков, которых в течение одного десятилетия принимали бы в пионеры и в мафию, в юные строители коммунизма и в новобранцы на чеченскую войну. Прежние идеалы оказались ложными, фальшивыми, но не выпадало еще ни одному поколению пережить крушение, рождение и новое крушение идеалов. И так - по кругу, несколько раз.
Этими кругами проходит юный Митя Громов. Имя для Соловьева значимое. Митей зовут его сына. Митей звали героя "Ста дней после детства" - едва ли не главного фильма режиссера, снятого 25 лет назад.
Наверное, картину можно было бы назвать еще и так - "Сто лет после детства". Взросление у сегодняшних молодых происходило стремительно. Но в том-то и дело, что, в одночасье становясь менеджерами, дельцами, новыми русскими, даже миллионерами, они по сути оставались детьми. Жестокое время выбивало юношеский максимализм и романтизм, однако никакое время не способно так быстро справиться с этой безжалостной работой. На дне души оставались наивность и любовь.
Дмитрия Громова любовь спасает. Соловьев всегда "рисовал" в своих картинах акварельными красками идеал - "идеальное в реальном", согласно его собственной формулировке. Прежде идеал ассоциировался с обликом актрисы Татьяны Друбич. Сегодня он выглядит, пожалуй, еще более неземным. Фотомодель Елена Камаева - существо со странным голосом и поразительной внешностью, диссонирующее с прагматичной, пошлой реальностью.
Соловьев сознательно уводит свою историю от повседневности. Самыми разными способами. То выбрав в героини девушку, никак с современностью не рифмующуюся. То соединив в уже упоминавшемся финале под райскую песню Б.Г. всех персонажей картины (даже тех, кто не дожил до этого финала) с ее создателями в едином пространстве "золотой комнаты", чуда из чудес, рая на земле, обретенного героями "Нежного возраста" в центре Парижа. Да и камера Павла Лебешева поддерживает режиссерский поиск чуда - даже из обыденной постсоветской, почти помоечной грязи она вытягивает, уводит зрителя в мир прекрасных фантазий. Музыка Энри Лолашвили (имя у нас почти неизвестное - этот грузинский композитор сейчас живет и работает во Франции) тревожит, волнует и манит. Героям и зрителям тяжело и больно, но боль и слезы очищают душу, облегчают дыхание.
Дмитрий Громов и его одноклассники проходят, кажется, всеми сегодняшними дорогами, и в этом смысле новый фильм Сергея Соловьева можно считать очередной версией "энциклопедии русской жизни". Первые уроки капиталистического труда юные герои получали, кто тщательно намывая чужие машины, кто (как герои "Нежного возраста") эти машины угоняя под водительством доблестной, уже не советской, коррумпированной милиции и кавказской мафии. Их одноклассницы выходили на панель и, случалось, умирали от ножа сутенера или какого-нибудь безумного клиента. Их одноклассники сами становились сутенерами, мелкими дельцами, бомжами, наркоманами, гибли под чеченскими или бандитскими пулями - кому как "повезет". Все это происходило так быстро и так наглядно, что практически не поддавалось осмыслению. Только сегодня это стало возможным.
Соловьев заложил в картину множество кинематографических и литературных цитат, ссылок на собственные и чужие фильмы. Самая очевидная - "400 ударов" Трюффо. Соловьев даже признался: сначала он хотел, чтобы его странный герой получал в кадре за два с половиной часа экранного времени именно 400 ударов. Кажется, не получилось. Но образ юноши - битого-перебитого, за которого, как известно, дают двух небитых, чистого, прогибающегося, но не ломающегося, сохранившего доброе сердце, похожего и на давнего Митю Лопухина из "Ста дней после детства", и на более недавнего мальчика Бананана из "Ассы", - вполне вписывается в кинематографический контекст эпохи.
Для Соловьева это в какой-то степени работа итоговая, подводящая черту под целым периодом жизни и творчества. Думаю, это начало нового соловьевского романтизма. Думаю, тема "Ста дней после детства", более всего интересующая режиссера, останется и дальше его главной темой. Другое дело, что сегодня у нас - день за год, сто дней за сто лет, а прожитая минута иной раз вмещает в себя целую жизнь...