Их истребляют не только неумные чиновники в закоулках нашей родины, но и их смышленые коллеги в московских парках
В преддверии праздника все дорожает: от мандаринов из Абхазии до елок из леса. Администрация Демского района Башкирии сэкономила: установила ель на площади, спилив ее у дома частника. Люди с работы пришли, а елки нет, торчит пенек. Они метнулись к камерам видеонаблюдения, бросились к чиновникам: как это так, 20 лет ель росла, по какому праву? А им отвечают: ель росла в охранной зоне газопровода, и спилили ее по требованию газовщиков во избежание аварийной ситуации. Понятно, что «аварийная ситуация» создалась, когда ель выросла и похорошела, как раз к Новому году. И понятно, что это подлость, которая обычно находит себе оправдание исключительно в заботе о благе людей.
Я люблю деревья, как иные любят кошек или собак, а потому болезненно переношу их истребление. Их истребляют не только неумные чиновники в закоулках нашей родины, но и их смышленые коллеги в московских парках. К примеру, в прославленном, носящем статус природного исторического заповедника парке «Покровское-Стрешнево». Он уникален в частности и своими полуторавековыми соснами, которые с 2010 года истребляются здесь нещадно. Конечно же, под видом озабоченности за нашу безопасность. Вот и лежат то там, то здесь свежайшие, без единой червоточины, части тела распиленных гигантов. Я это воспринимаю как четвертование и освежевание, поскольку они живые, только говорить не могут.
А кто их приговорил к убийству? Да какие-то дядьки, которые подходят, задирают голову — о, покосилась немного, непорядок. Тут же по-быстрому обносят периметр клейкой лентой, нагоняют технику, и пошла работа. Один такой меня успокоил: «Да не переживайте! На месте спиленных отличные крупномеры высадят». Знаем, видали, и не раз. За последние годы четырежды сажали в парке те крупномеры: сосны, липы, дубы. Все метра по три. И хоть бы одно прижилось! Видимо, большие грешники и криворукие люди сажали. А как иначе-то объяснить, что из сотен высаженных деревьев ни одному не захотелось тут жить?
А я знаю почему. Потому что высадка крупномеров в парке — это не для блага, это бизнес. Они дороги, от 200 тысяч рублей за штуку в зависимости от породы, возраста и разных тонкостей. Если бы это было не так, то деревьям, наверное, дали бы вырасти? Посадили бы не жарким летом, а ранней весной или поздней осенью, полили хотя бы несколько раз. В собственном саду люди же деревья поливают, рыхлят приствольные круги, удобряют. А тут конвейер: летом посадили, зимой выдернули, как морковку — и так до бесконечности.
К слову, вы слыхали, что нынешней осенью в некоторых парках Москвы деревьям начали делать УЗИ? В Останкинском парке, на ВДНХ, в Музее-заповеднике «Царицыно», в «Кусково» и в «Коломенском». Думаю, стоит это недешево. «Человеческое» УЗИ, к примеру, от 1 тысячи до 8. Но я в этом случае обеими руками, если дело пойдет дальше «обследования». Если не дядька в оранжевой жилетке будет на глазок определять, кому жить, а кому нет. И помнить: деревья не грибы, они растут столетиями, если им хорошо, и гибнут за месяц, когда им плохо.
А если дереву хорошо, то хорошо и нам. Тогда открываются истины про красоту и смыслы. На родине Конфуция в городе Линьи меня поразил тамошний парк не ровно подстриженными и обезличенными, как оловянные солдатики, деревьями и уж тем более не фигурно вырезанными в виде панд и прочих животных, а сохраненными в своем исконном виде. Некоторым до двух тысячелетий, на них уже нет листвы, ствол и ветки изогнулись немыслимым образом, древесина собралась причудливыми рюшами, а сами они накренились к горизонту под углом градусов в 45. Но их своеобразная красота именно в неповторимой уникальности, рифмующейся с конфуцианством. Поэтому обихожены они по высшему классу — там тебе и причудливые ограждения из прутьев, и бамбуковые подпорки, и автополив, где он еще нужен.
Что тут скажешь? Жаль, что у нас не культивируется такое понимание. Поэтому вот нам пара хокку от Басё, пусть он и не китаец. «В небе такая луна, / Словно дерево спилено под корень: / Белеет свежий срез».
Или вот: «Ива склонилась и спит. / И, кажется мне, соловей на ветке — / Это ее душа».