Цугцванг — так в шахматах называется позиция, в которой любой сделанный ход ведет к проигрышу. Похоже, игра по либеральным правилам завела российскую экономику именно в такой тупик.
«Увеличение доходов и зарплат не может быть устойчивым источником дополнительного спроса на внутреннем рынке», — пожаловался в Лондоне российский министр экономического развития Алексей Улюкаев. Как раз перед этим в Москве глава ФНПР Михаил Шмаков со ссылками на западных экспертов доказывал обратное: стратегия экономического развития с опорой на экспорт, на внешний спрос себя изжила, а потому для повышения внутреннего спроса следует наращивать покупательную способность населения, то есть поднимать зарплаты. Причем прежде всего малообеспеченным слоям населения, которое тратит деньги преимущественно на товары отечественного производства.
Судя по словам министра, он с профсоюзами не согласен. И вообще не видит никакого пути вперед. «Прежняя модель — восстановление после спадов конца 1990-х и 2000-х годов — закончилась», «российский импорт не будет больше локомотивом экономического роста», поддерживать спрос потребительскими кредитами дальше «нельзя из-за риска для банков». И так далее...
«Нам нужны финансовые ресурсы, инвестиции. Надо создавать новые рабочие места в эффективных, современных отраслях», — призывал министр (видимо, самого себя). Чиновник говорил о снижении инфляции путем заморозки тарифов монополистов — «это даст компаниям дополнительно миллиарды рублей финансовых ресурсов». Но что будет дальше? «Затем у них выбор, — предсказывал Улюкаев, — инвестировать в новые мощности, заводы или рабочие места. Однако это может быть и источником оттока капитала». Судя по всему, в последнее больше верится. Хотя в нынешнем году бегство капитала составит 55-60 млрд долларов. Куда же больше-то? «Надо помогать компаниям сделать выбор в пользу внутренних инвестиций», — вздыхал член правительства. Интересно, почему в Германии, Бельгии, Франции, Японии или Корее компании не нуждаются в такой помощи?
Ответ знает председатель совета директоров ассоциации «Росагромаш» (куда входит ООО «Комбайновый завод «Ростсельмаш») Константин Бабкин. Пару месяцев назад президент Владимир Путин спросил его, почему «Ростсельмаш» не переносит производство тракторов из Канады в Россию? Бабкин ответил письменно — с расчетами по 10 пунктам. И вот что получилось. По зарплате персонала выгоднее производить в России: в 2012 году квалифицированный работник в Ростове-на-Дону получал 67-69% зарплаты его коллеги в Виннипеге.
Правда, в Канаде в 3,5 раза ниже отчисления в Пенсионный фонд, в два раза ниже сборы за страхование от несчастных случаев, на треть ниже налог на добавленную стоимость (12% против 18 в России), но в 2,8 раза выше подоходный налог. В итоге затраты на оплату труда на заводе в Виннипеге составили в 2012 году 38,5 млн долларов, а в Ростове-на-Дону были бы на 10 млн ниже — 28,5 млн.
По цене на газ российское преимущество вылилось бы еще в 657 тысяч долларов экономии. Но дальше начинались сплошные убытки.
«Тарифы на поставку электроэнергии в Канаде для крупных промышленных предприятий составляют в среднем 1,7 рубля за кВт (0,055 доллара). В России тариф в 2,2 раза выше — 3,7 рубля. Годовая разница в пользу Канады — 2,118 млн долларов. Важная составляющая развития бизнеса — стоимость кредитов, а в Канаде они в 5,1 раза дешевле. Для канадского и российского тракторных заводов разница составила бы 14,4 млн (3,5 млн против 17,9 млн). Излишняя бюрократия, сложность ведения бухгалтерского и налогового учета в России дают Канаде фору еще в 1 млн. Еще хуже ситуация с налогами: владелец завода в Виннипеге платит налогов на 26,1 млн меньше, чем потребовали фискальные органы с производителя в Ростове. И так далее.
А еще в Канаде есть ощутимая государственная помощь — гранты на разработку новых компонентов, компенсации инвестиций предприятия на энергосбережение, обучение персонала, помощь в организации экспорта. Так есть ли смысл тракторному заводу переезжать из Канады в Россию? Или нужно наоборот?
Вы думаете, в нашем правительстве всего этого не знают? Как бы не так!
Неудивительно, что реального промышленного производства в России осталось с гулькин нос. А почетное пятое место в мире по объему ВВП, о чем вчера в послании Федеральному собранию говорил Владимир Путин, мы держим почти исключительно за счет торговли — своими нефтью и газом и чужим товаром, требующим хотя бы минимальной переработки: доля внутренней торговли в ВВП составляет от 27 до 32%. Зато доля добавленной стоимости, которая образуется от оборота интеллектуальной собственности, в ВВП России — менее 1%. В США этот показатель — 12%, в Германии — 7-8, в Финляндии — 20.
А на одной добыче сырья сегодня не прожить — это подтвердил уходящий год. «Мир вступил в новую стадию развития, — говорит научный руководитель Высшей школы экономики профессор Евгений Ясин. — Развитые страны подошли к границе технологических возможностей и теперь могут расти, только передвигая эту технологическую границу. Инновации остались единственным фактором, который работает на рост экономики».
Но в России некому заниматься высокими технологиями, некому заниматься инновациями. Во всем мире эти отрасли развивает малый бизнес, а в России его почти нет, а то, что уцелело, задвинуто куда-то в угол, на периферию, в разряд подсобных производств. Можно смеяться или плакать, но сегодня малый бизнес и сам мечтает, чтобы его взяли куда-нибудь в «подсобники». Об этом недавно говорил член генерального совета Общероссийской общественной организации «Деловая Россия» Сергей Недорослев: «Для нас важно, что принимаемые сейчас решения меняют практику игнорирования большими компаниями реальных возможностей малого и среднего бизнеса в промышленном секторе. Кадровый и производственный потенциал позволяет сегодня малым и средним промышленным предприятиям качественно обеспечивать потребности государственных компаний».
Для сравнения: в США зарегистрировано более 20 млн предприятий малого и среднего бизнеса, в этом секторе работает около 53% работоспособного населения, в Японии — 71,7%, в странах Евросоюза — примерно половина. Но в России государство шаг за шагом поглощает сферы наиболее эффективного применения малых и средних предприятий, в промышленности нарастает монополизм, в котором задыхается все остальное производство. Но Минэкономразвития этого как бы не видит.
Между тем инфрастуктурные проекты могли бы приносить стране сотни миллиардов долларов. Один лишь пример: на днях под большим нажимом Китая три соседних страны, Китай, Казахстан и Россия, договорились о строительстве совместного азиатско-европейского транспортного коридора — от китайской провинции Цзянсу к Санкт-Петербургу. Протяженность маршрута — 8445 км, коридор заработает в 2017 году. Китаю он нужен для доставки своих товаров в Европу — вместо морского пути через Суэцкий канал. Объем грузов по коридору планируется в размере 3,5 млн тонн. России в этом пути отводится лишь четверть — 2233 км, остальной путь пройдет по Китаю и Казахстану.
А ведь мы лет 20 говорим о создании скоростного трансроссийского грузового коридора на основе Транссиба и БАМа, по которому можно было бы в год возить по 500 тысяч контейнеров ценой 1600 долларов за штуку. Свет в конце этого коридора вроде видят все, но шагнуть не решаются. В этом году перевезем не более 50-55 тысяч, что считается большим успехом. «Трансроссийский транспортный коридор наконец-то начал набирать обороты», — радуются в РЖД. Сколько же десятилетий потребуется, чтобы можно было сказать подобное о всей российской экономике?
Голос
Никита Масленников, советник Института современного развития
— Для роста нам не хватает грамотной экономической политики. У нас сегодня торможение экономики связано с ее структурой, а структура — это не только отраслевой набор, но и качество госуправления, структура госуправления, степень ответственности чиновников и бизнеса. Все это вместе взятое позволяет переформатировать и тем самым создать новые импульсы экономического роста. Этим и должно заниматься не только нынешнее правительство, но и будущее. Это общее требование для всех.
А результат структурных преобразований — это, конечно, повышение качества социальных услуг и стимулирование инвестиций. Мотор частного капитала должен быть все-таки заведен, но у нас он чихает, все время то перегревается, то остывает. Это действительно системная проблема. Для этого есть еще одна рекомендация: ни одна структурная реформа никогда в мире не проводилась государством самим по себе, без постоянного ежедневного диалога с бизнесом и гражданским обществом. Собственно, все, что говорил сегодня президент, предполагает выстраивание постоянно действующего разговора. Не надо обижаться, а надо рассматривать свою работу как баланс интересов. Такой режим диалога должен быть выстроен, и он позволит двигаться вперед.
