В то время как в России вышел новый сериал с музыкой Анны, в Америке ей присудили престижную кинопремию
Фамилия Друбич — из звездных. Когда молодой композитор, выпускница Мюнхенской высшей школы музыки и театра, только начала свою карьеру в кино, скептики хмыкали: понятно, дочь режиссера Сергея Соловьева и актрисы Татьяны Друбич, кому же еще писать музыку к «Анне Карениной»...
Но вот счет картин Анны подошел к двум десяткам, среди них такие заметные, как соловьевские «Ке-ды», «Большой», «Одесса», «Гипноз» Валерия Тодоровского, сериал «Оптимисты» Алексея Попогребского... Кроме того, уже семь лет Анна пишет для Голливуда, и в нынешнем году пришло первое большое признание: за музыку к фильму «Страшные истории для рассказа в темноте» она удостоена премии BMI (крупнейшее американское авторское общество), а также награды BMI London Awards, присуждаемой европейским авторам.
— Ни на одну из этих церемоний я, конечно, не попала: пандемия. Да и что номинирована, понятия не имела. Утром вожусь на кухне, и приходит e-mail c поздравлением! Я слегка обалдела, видя свое имя рядом с именами Джона Уильямса, Александра Деспла, других больших кинокомпозиторов.
— «Страшные истории» — это хоррор?
— Скорее, доброе фэнтези по популярной в англоязычном мире книжке, основанной на детском «страшном» фольклоре наподобие наших историй про черную руку в черном городе. Оказалось, что Гильермо дель Торо, знаменитый голливудский режиссер и продюсер, ее поклонник, коллекционирует издания с иллюстрациями лучших художников — и в конце концов захотел снять фильм. Написал сценарий, пригласил талантливого норвежского режиссера Андре Овредала и популярного голливудского композитора Марко Белтрами. С Марко мы уже несколько лет сотрудничаем, но до сих пор мои мелодии попадали только в список так называемой дополнительной музыки, а в «Страшных историях» наши имена впервые поставлены рядом под грифом «композитор фильма». Это как перейти из подмастерья в мастера. Трамплин, благодаря которому я уже получаю предложения с других больших проектов.
— А каково это — писать музыку вдвоем? Вы берете, допустим, лирические сцены, а Бельтрами — экшн?
— Совсем не так, и дело даже не в том, сколько композиторов у того или другого фильма. Главное — органически войти в процесс, уловить музыкальное звучание и выполнить задачу, которую поставил режиссер. Кстати, отдельная сложность — не только создать требуемый образ, но и уложится в хронометраж, а еще — забыть про так называемое самовыражение и работать на общую идею. Для многих прекрасных музыкантов эти условия трудновыполнимы. Обычно тебе предлагают написать музыку к отдельным сценам, и, если режиссеру нравится — приглашают делать весь фильм. Или, как в нашем случае с Марко — что-то режиссеру показалось более точным в моей музыке, что-то в его. Вот так появляется два имени в титрах.
— Есть разница с работой в российском кино?
— Нет — если ты работаешь с профессионалами, когда режиссер и продюсер понимают, что композитор — такой же создатель фильма, а музыка — важная его составляющая. Главное, чтобы она точно и эмоционально работала с изображением, но не иллюстрировала его, а добавляла оптику, оставаясь при этом самостоятельной. Например, в «Гипнозе» Валерий Петрович определил жанр как психологический триллер. Я и сделала первые наброски в этом направлении: напряжение, тревога... Но его они не устроили: «Понимаешь, кино не про то. Нужна музыка гипнотическая, между реальностью и сном, без всякого мрака». В конце концов мы нашли нужное звучание.
— А что скажете о работе в стартовавшем 9 ноября на канале «Россия 1» сериале «Бомба»?
— На этом проекте я застала уже финальный монтаж. Сложное кино — много персонажей, протяженные диалоги ученых, которым музыкой надо было добавить напряжения, но и не заглушить смысл. Непростая задача — лавировать между репликами, найти и держать музыкальную логику в сценах длительностью по 7-8 минут — для кино это большая дистанция.
— В российском кино вам комфортнее?
— Как сказать. У меня здесь, конечно, больше выбора, творческих и человеческих совпадений, что очень дорого. В Голливуде есть опасность попасть в type cast, то есть колею, стереотип. Так, большинство предложений после «Страшных историй» пока касаются одного жанра — хоррора. Надеюсь, удастся эту инерцию преодолеть. Американские продюсеры очень придирчивы к музыке. Долго и кропотливо, по секундам сверяют ее на соответствие каждой сцене. Партитура проходит «по инстанциям» от ассистентов до генерального продюсера. Зато, когда дело доходит до студии и оркестра, тебе не скажут: знаете, бюджет не позволяет собрать 80 музыкантов и хор, давайте обойдемся одной скрипкой. А в России, к сожалению, пока очень мало проектов, предполагающих средства на серьезный музыкальный продакшн. Хотя это недальновидно: сколько старых фильмов живут в памяти именно из-за звучащей в них музыки!
— А в жизненном плане где легче дышится? Что вы, часто летающая через океан, ощущаете? Вот, например, Россия недавно отметила День народного единства — где его больше, у нас или в Штатах?
— Хороший вопрос. Мне кажется, дышать сейчас нелегко всем и единства не хватает всюду. Люди трагически разобщены, а если и объединяются, то чаще вокруг каких-то сомнительных, порой идиотских идей (вот здесь глобализм, увы, победил!). На истинно благих помыслах — попросту говоря, чтобы доброты, взаимопонимания и уважения друг к другу в мире стало больше — почему-то не получается. Что касается праздников — их для меня немного: дни рождения близких, Новый год, и есть еще один, по-настоящему глубоко откликающийся в сердце — День Победы 9 мая.
— По чему российскому скучаете, если надолго остаетесь в Америке?
— Соскучиться не успеваю, часто бываю в Москве. А в нашем лос-анджелесском доме почти все время гостит кто-то из российских друзей. К сожалению, пандемия спутала все жизненные планы, очень тревожусь за родителей... Сейчас особенно хочется быть рядом и подставить плечо. Не представляла, что придется пройти через такие испытания.
— Можно сказать, что родной дом для вас — синоним родины?
— Дом и есть родина в самом прямом смысле.
— Какую главную папину мудрость вы взяли в свою жизнь?
— Отец всегда говорит, что самое большое счастье в жизни — это работа. И даже сейчас, в смутное время, повторяет: «Аня, сделай все, чтобы ты могла жить своим делом».
— А что взяли от мамы?
— Это моя постоянная школа доброты. Мама — человек невероятного масштаба любви и отзывчивости.
— Помню ваш рассказ, как папин друг Ричард Гир позвал его в Голливуд, чтобы устроить Сергею Александровичу контракт. Но тот, по вашему выражению, понял, что «надо сваливать», когда ему в качестве исполнителя роли Пушкина предложили Майкла Джексона... Однако пару лет назад, насколько знаю, американский дебют отца все же состоялся?
— Да, он приехал к нам в Лос-Анджелес на Новый год, и мой муж, виолончелист Евгений Тонха, между делом рассказал приснившийся ему накануне страшный сон. Папа завелся: это же готовый сюжет! На удачу в это время в Лос-Анджелесе были оператор Тим Лобов, с которым отец незадолго до того снимал «Ке-ды», и моя подруга, продюсер Марина Ратина. Они в несколько дней организовали съемки в колоритном заброшенном месте, и получился короткометражный фильм с занятным названием «Кто не любит Генделя, тот получит пенделя». Сейчас он странствует по фестивалям, но, надеюсь, скоро будет доступен и широкой публике.
— А вы, по первой профессии концертирующий пианист, не соскучились по прямому общению с публикой?
— Соскучилась, но для занятий на рояле почти не остается времени. И потом, я ведь не только кинокомпозитор. Сейчас заканчиваю инструментальный альбом. Мечтаю об опере...