Как живется и пишется Герману Садулаеву
Германа Садулаева называют самым чеченским из русских писателей и чувствительным чеченцем. Чеченец он, правда, наполовину, но то, что его первые повести («Одна ласточка еще не делает весны», «Я — чеченец!») выбивают слезу, — правда. Потом были «Радио Fuck», «Пурга, или Миф о конце света», сборник рассказов «Бич Божий», романы «Шалинский рейд» и «Таблетка». Сейчас Герман работает над новой книгой, активно публикуется на сайте «Свободная пресса», а еще благодаря лету может уделить достаточно времени семье.
Герман, вы родились в Чечне, живете в Санкт-Петербурге. Как сами сказали когда-то, «чужой и там и тут»...
— Петербург — любимый город, ставший для меня второй родиной. Я много путешествую, но всегда возвращаюсь сюда как домой. В истоке этого отношения — перинатальная, дородовая память. Моя мать, будучи беременной мною, жила в Петербурге, и, мне кажется, я помню места, где она прогуливалась. А еще это главный город русской литературы. Столица Серебряного века. Мне здесь хорошо. Здесь я свой, насколько это возможно. Ведь, строго говоря, весь материальный мир для живой души — транзитная остановка. Мы здесь мигранты из рая или командированные.
— В книге «Я — чеченец!» вы писали, что хотели бы быть чеченцем, но вам это не по плечу.
— Писал не совсем так. Национальность, возраст — это про тело. Человек же по своей природе духовен. Если речь о теле, то я не чеченец, я полукровка, даже меньше. У меня и справка есть на этот счет. Некто Нухажиев, занимающий пост омбудсмена Чеченской Республики, однажды заявил, что потомки смешанных русско-чеченских семей — люди второго сорта, бесправные ублюдки, что-то типа генетического мусора. Поскольку официального опровержения или извинения до сих пор не прозвучало, я счел это официальной позицией и должен признаться: чеченские корни во мне присутствуют всего на 25%. По фенотипу я типичный славянин, культура и воспитание — русские. И слава богу! Честно говоря, сейчас я рад тому, что не чеченец. Например, если бы я был немцем в Германии 1940 года, то постарался бы уехать и записаться французом: когда начинают измерять линейкой череп и вычислять чистоту крови, пахнет бедой.
Название той книге придумал издатель, покойный Илья Кормильцев. Великий человек. Это была сознательная провокация. В то время чеченцев в России преследовали, и мы встали на их сторону. А теперь они в защите не нуждаются.
— В Чечне эту книгу не приняли?
— И хвалили, и ругали. Хвалили за любовь к родине, за сочувствие к трагедиям народа, ругали за откровенные сцены. Большинство же просто не читало — мало кто сейчас читает книжки. Я выполнял свою роль: строил мост между народами и культурами. Показывал русским, что чеченцы вовсе не исчадия ада, а такие же люди, как и все. Могут влюбиться в одноклассницу и дарить ей цветы, и все такое. И чеченцам объяснял, что они не супермены и жить им надо как всем, по-человечески. Что русские им не враги, и так далее. В рамках этой задачи я написал потом еще роман «Шалинский рейд» и очерки по истории «Прыжок волка». Умному достаточно. А глупцов и фанатиков не переубедить.
— Не обижаетесь, когда вас называют чувствительным чеченцем и самым чеченским из русских писателей?
— Я с нацией себя вообще не соотношу. В прошлой жизни был индийцем, в этой чеченец, в следующей буду французом... Это все временно. Да, я чувствителен, порой сентиментален, как и положено литератору. Надо ведь переживать не только за себя, но и за своих персонажей. Самый чеченский из русских писателей — удачное определение. Темы моих книг связаны с судьбой и историей чеченского этноса.
— Бываете на малой родине?
— Не был уже года три. Думаю, там мало что изменилось. Такие же плакаты с многометровыми портретами лидера нации и его семьи. Лозунги на двух языках, причем русский перевод не всегда соответствует духу и букве оригинала. Стихи, тоже многометровыми буквами, на растяжках. Например, видел такой: «Ты президентом только год, уже ликует и счастлив наш народ!» Сейчас его наверняка заменили на другой. Но стиль вряд ли изменился. Еще больше построили красивых домов и больших мечетей. Фонтаны и прочее. В общем, народ ликует и счастлив. И я не против. Лишь бы не было войны.
— Жизнь улучшается, но почему так много чеченцев едет в Россию? Где они порой так вызывающе себя ведут...
— Уезжают и в Россию, и за границу в каком-то странном количестве. Видимо, как раз потому, что жить стали лучше и появилась возможность уезжать. И рождаемость высокая. Это не эмиграция, это экспансия. Поэтому и ведут себя так. Но подчеркну: не все. Советские чеченцы прекрасно интегрируются в России.
— Что скажете о чеченской литературе?
— Я не могу читать по-чеченски. А книги чеченцев, пишущих на русском языке, таких как Канта Ибрагимов, — это скорее русская, чем чеченская литература. Что сегодня происходит с русской литературой в целом, вряд ли кто способен понять. Наверное, все отлично. С теми, кто книг не читает, литература ничего не может поделать. И когда дело доходит до критической точки, с ними говорят на другом языке другие агенты истории: войны, голод, революции, фашизм, террор, репрессии. Надеюсь, что до этого у нас не дойдет.
— Современным книгам не хватает духоподъемности. Что вы читаете?
— Сейчас я дочитал дилогию Андрея Рубанова «Хлорофилия» и «Живая земля». Социальная фантастика ничем не хуже Оруэлла или Стругацких. Почему раньше такие книги гремели громче? Была другая фаза человеческой цивилизации, больше связанная с печатным словом. Теперь иначе. Лучше или хуже — не знаю, время покажет. Может, и литература найдет для себя другие формы существования и вернет себе влияние на общество.
— О чем вы сейчас пишете?
— Составляю сборник рассказов о принципе жертвоприношения и о том, как он проявляется в современности. Предварительное название — «ЖП», или Зеркало Атмы" (зеркало Атмы, по мифам друидов, находилось у двери в загробный мир, и человек, переступая этот порог, видел в нем себя и все свои земные дела. — «Труд»).
— Правда, что вы вступили в компартию и с пиететом относитесь к Ленину?
— Перед Лениным у меня нет особого преклонения, но считаю, что он как великий исторический деятель, как основатель советского государства, правопреемником которого является и современная РФ, заслуживает соответствующего отношения. А КПРФ сегодня — единственная легальная партия, стоящая на позициях социалистической идеологии. Убежден, что социализм — естественная идея, что жизнь в обществе должна быть основана на кооперации и сотрудничестве, а не на законе джунглей.