- Георгий Арамович, недавно вас назначили руководителем биг-бенда Олега Лундстрема. Многие этому порадовались, но были слухи, будто бы вы подсидели Лундстрема.
- Если бы эти "защитники" Лундстрема попали на наш концерт в сентябре прошлого года, когда Олег Леонидович торжественно передал мне дирижерскую палочку и сказал, что сам выбрал меня в качестве своего преемника, то, думаю, не стали бы говорить явную чушь. Просто Лундстрему сейчас 87, и именно для того, чтобы сберечь его силы, был предпринят этот шаг. Но, конечно, мы всегда рады, когда основатель нашего оркестра изъявляет желание встать за пульт. За последние полтора года он три раза выходил на сцену дирижировать - правда, только по одному номеру программы.
- С вашим приходом активность оркестра заметно повысилась.
- Естественно. Теперь к "заказам на оркестр" присоединились "заказы на меня". Импресарио хотят видеть и слышать нас вместе.
- Говорят, всякий биг-бенд должен стремиться к "американскому звучанию". Что это такое?
- Выражение "американское звучание" - для джазмена синоним культуры игры. Например, все оркестранты должны владеть так называемой манерой "свинг" (ритмически свободное, богатое неожиданными акцентами исполнение мелодии) и играть в едином стиле. Только тогда слушатель получит полное удовольствие и скажет: "Вот это настоящая американская игра". Впрочем, есть определенные характерные моменты и в английском, канадском, иных национальных ответвлениях джаза.
К сожалению, российский джаз пока не может похвастаться "лица необщим выраженьем". Даже послушав записи таких музыкантов, как Утесов, Людвиковский или тот же Лундстрем, вы (если, конечно, не знаете этих записей) вряд ли тут же воскликнете: "О, это российский джаз!".
- Я так и не понял: довольны ли вы состоянием "лундстремовского" биг-бенда?
- Нет, не доволен. И не подумайте, что это брюзжание: так же считают сами оркестранты. Ведь, чтобы классно играть, надо, прежде всего, репетировать как можно чаще. К сожалению, при заработке музыкантов в 4 - 5 тысяч рублей, ради которого им еще приходится побегать по двум-трем работам, нечего и думать о нормальном репетиционном режиме. Да, сейчас в области музыки создан прецедент: ряд симфонических оркестров и два оперных театра - Мариинский и Большой - получили ставки, которые в какой-то степени можно сравнивать с западными. Замечу: это произошло прежде всего благодаря гранту президента России. На мое обращение в Министерстве культуры ответили, что в будущем подобная поддержка может быть оказана и другим музыкальным коллективам, но это произойдет не завтра... Оркестровые музыканты сегодня - одни из беднейших людей на сцене. А дирижировать бедными музыкантами - это в некотором роде преступление: ты берешься быть лидером, но не можешь обеспечить людям нормальное существование.
- Этой зимой ваш оркестр принимал участие в концерте памяти Высоцкого. Если не ошибаюсь, руководимая вами "Мелодия" была первым профессиональным ансамблем, записавшим несколько пластинок с Владимиром Семеновичем. Как вы познакомились?
- Это было в 1973-м. Однажды в Доме звукозаписи на улице Качалова он, уже знаменитый на всю страну актер и бард, подошел ко мне и предложил записать два диска. Я, естественно, удивился: в те времена не то что записывать - "просто" исполнять Высоцкого считалось крамолой. Но он, оказывается, уже обо всем договорился. И вскоре к нам поступил официальный заказ от Всесоюзной фирмы "Мелодия" на запись сорока его песен.
- Как вам работалось вместе?
- Володя не был профессиональным композитором. Он нам предоставил магнитофонные записи песен, которые надо было сначала перевести на ноты, затем написать по ним партитуру. Это работа не из легких. Чтобы развлекать нас во время долгих и утомительных сессий записи, он в перерывах брал гитару и пел. Именно тогда мы впервые услышали песни про город Будапешт, про Мишку, которого не пустили в Израиль по пятому пункту, многое другое. И все с нетерпением ждали этих перерывов... Однако хотелось послушать и готовые диски - но их выход все откладывался. Прошло немало времени, прежде чем некоторые записи начали появляться в виде маленьких гибких пластиночек, которые подшивались к различным журналам. А большие пластинки вышли только после смерти Высоцкого.
- Дирижируя оркестром Госкино, вы познакомились со многими замечательными артистами.
- Мне действительно в этом плане повезло. Я дружил и работал с такими людьми, как Андрюша Миронов, Шура Ширвиндт, Миша Козаков... Вот, например, Миша - человек очень интересный, но непростой в общении и работе, угодить ему крайне сложно. Никогда не забуду случай во время съемок "Покровских ворот". В том месте, где Аркадий Велюров (Леонид Броневой) вызывает "скорую помощь" и несчастного Льва Хоботова (Анатолий Равикович) везут в больницу, должно было звучать что-то вроде циркового галопа. Я показал на рояле Мише несколько вариантов, но ни один из них его, режиссера картины, не устроил. Мне по-прежнему казалось, что эту музыку стоит оркестровать. Сделал это, принес ноты на репетицию в студию. Козаков зашел к нам и поинтересовался: "Что это вы тут такое симпатичное играете?" Я честно ответил, что это тот самый галоп, который ему накануне не понравился.
Миша только засмеялся. Музыка "пошла в дело".
- Что связывало вас с Андреем Мироновым?
- Вечерами нередко выпивали, болтали о жизни. И еще у нас была общая страсть, как и у многих людей искусства в то время, к музыкальной технике хай-фай. Бывало, посидев за столом и включив аппаратуру, мы с Андреем начинали выяснять достоинства и недостатки наших колонок. Выходили из-за стола и начинали перемещаться по комнате, иногда даже на четвереньках, чтобы послушать: как, допустим, в дальнем углу звучат высокие частоты, а в ближнем - нижние. Жена Андрея Лариса Голубкина, наблюдая за нами, порой приходила в ужас...
- Вернемся к джазу. Последние годы вы играете в основном мейнстрим, джаз классического стиля. Где же творческий поиск?
- Поиск - вещь хорошая, но во всем должна быть мера. Этому учит, например, опыт джазменов 50-х - 70-х годов, которые в пылу исканий вообще забыли о такой "мелочи", как аудитория. Дюк Эллингтон в 50-х растерял почти всю публику из-за рискованных опытов по скрещиванию джазовой музыки с симфонической. И если бы не триумфальное выступление на нью-йоркском фестивале в 1957 году, где он сыграл простой блюз, то былую популярность себе Эллингтон, наверное, не смог бы и вернуть. Колтрейн со своими экспериментами пришел к тому, что его пластинки перестали покупать. Ну и так далее. Понимаете, новации интересны для музыкантов, но не для большой аудитории.
- А разве такое своеобразное направление, как джаз-рок, не выдержало проверку временем?
- Джаз-рок появился в 70-е как раз для того, чтобы вернуть потерянную джазменами аудиторию. И публика сначала клюнула на наживку, концерты собирали громадное количество народу, но это продлилось не очень долго. Потому что джаз-рок, кроме ритмов, которые сначала казались заразительными, а сейчас представляются монотонными, ничего нового в музыку не принес.
- Но если в джазе не появилось новое, - не означает ли это, что он приближается к концу своей истории?
- А что принципиально нового появилось за последние 50 лет в симфонический музыке?.. Модерн и авангард сегодня выглядят безнадежно устаревшими. Но это не значит, что симфоническая музыка умерла. То же самое в джазе. Сегодня неважно, в каком именно стиле ты играешь. Важно, чтобы ты играл качественно и чтобы твоя игра нравилась публике.
- Существует мнение, что потребность в джазе в России минимальна.
- Да, огромным спросом пользуется только попса. Очень многие люди не желают утруждать себя восприятием относительно сложной музыки, зато звуковая жвачка, передаваемая многочисленными станциями, их вполне устраивает. Даже на признанных мастеров классической музыки - таких, как Башмет, Спиваков, - спрос на несколько порядков ниже.
Наша аудитория сравнительно небольшая, но достаточно устойчивая. Человек, который вкусил прелесть джаза, - уже наш, он никуда не денется. И знаете, как приятно бывает, когда после концерта ко мне кто-нибудь подходит и говорит: "Я никогда раньше не слышал джаз", или: "Я никогда раньше не слышал такой джаз, но теперь обязательно буду ходить на концерты".
Вот ради этого мы играем.
Вел беседу