Фильм "Русский бунт" по хрестоматийной "Капитанской дочке", интересно задуманный кинокомпанией
Фильм "Русский бунт" по хрестоматийной "Капитанской дочке", интересно задуманный кинокомпанией "НТВ-профит" к юбилею Пушкина, рождался долго и трудно. В самый разгар съемок, которые проходили под Оренбургом (в описываемых классиком местах), грянул августовский дефолт, бессмысленный и беспощадный. Судьба грандиозного кинопроекта, потянувшего аж на 7 миллионов долларов, повисла буквально на волоске. Государственное финансирование оказалось замороженным, а когда через полгода оно все-таки возобновилось, замороженными, причем в буквальном смысле слова, оказались актеры: летние сцены приходилось снимать глубокой осенью при температуре... минус 20. Когда же грянули по-настоящему свирепые морозы, подхлестываемые пронизывающим до костей ветром, снимать, по словам участников киногруппы, стало совсем уж тяжело. То и дело останавливались не приспособленные к нашим суровым условиям французские кинокамеры, актеры - независимо от половой принадлежности и степени закаленности - вовсю утеплялись пуховыми платками...
Печать этой непроходимой усталости, "замороженности", не знаю, с роковой ли неизбежностью, но проявилась в картине, показанной на днях журналистам. Скажу сразу: смотреть ее так же тяжело, как тяжело, в муках, она рождалась. Во всяком случае, я буквально с первых кадров безнадежно утонул в этом вязком, длинном, с очевидной натугой снятом фильме. Вдобавок с экрана, вроде бы переливающегося всеми красками оренбургской природы, многоцветьем кафтанов, галунов, позументов, кабацкой роскошью пугачевских покоев и золотом царских залов, просто-таки веет космическим холодом. В картине, снятой с непонятной для меня бесстрастной отстраненностью, никого и ничего не жалко, хотя на экране полно смертей, крови, человеческих драм, изуродованных жестоким временем судеб.
Мне кажется, корни многих ошибочных творческих решений были заложены еще на стадии замысла, когда сценаристы Г. Арбузова, С.Говорухин, В.Железников и режиссер А.Прошкин решили в насквозь условный, "придуманный", метафорический сюжет "Капитанской дочки" вкрапить жесткую фактографию "Истории Пугачева", созданной Пушкиным в результате изучения архивных документов, поездок по местам пугачевского бунта. Это разные, даже разительно несхожие произведения, у каждого - своя задача, свой образно-смысловой код, своя система аргументации, свой язык. И если уж брать их за основу фильма, то следовало, как мне кажется, создать некую новую художественную реальность, а не произвольно, механистически "скрещивать" одно и другое, грубо говоря, ежа и ужа.
Швы от этой не очень искусно проделанной операции проступают на белом полотне экрана с пугающе очевидной наглядностью: вот идет любовная коллизия Петруши Гринева и Маши Мироновой (польские актеры М.Даменцки и К.Грушка), хорошо знакомая нам по школьной хрестоматии, а вот ее нежную ткань разрывают публицистически окрашенные, почерпнутые из "Истории Пугачева" сцены кровавого беспредела мятежников. Вот вполне сказочный, даже лубочный хэппи-энд с императрицей, принявшей участие в судьбе юных героев, а вот сцены пленения и казни Пугачева, выдержанные в лучших традициях сурового "шокового" документализма. Вот акварельный этюд на тему поздней страсти, которой проникся сорокалетний Швабрин (С.Маковецкий) к юной Маше, а вот разгул карательных операций правительственных войск, живописуемых широкими, жирными мазками художнической кисти. В итоге авторы экранизации и очаровательное простодушие "Капитанской дочки" умудрились растерять - взаимоотношения Петра Гринева, Маши, Швабрина, Савельича, Пугачева даны впроброс, пунктиром, без должной психологической ауры. И не смогли убедительно переосмыслить роль "крестьянского вожака" в истории России, сведя антипугачевский, антибунтарский пафос к внешне масштабным, а на деле насквозь ходульным, иллюстративным эпизодам кровавой повстанческой вольницы с размозженными головами, вспоротыми животами, перетянутыми удавками шеями. Довершает неудачу обильный закадровый комментарий, тщательно "разжевывающий" смысл авторской концепции, хотя мысль изреченная, особенно таким вот образом, в визуальном искусстве кино есть точно "ложь".
С другой стороны, если бы не эти закадровые подсказки, хоть как-то собирающие раздрызганный сюжет, элементарно объясняющие содержание фильма, "Русский бунт" и вовсе остался бы на уровне маловразумительного двухчасового костюмированного зрелища. Честно сказать, неподготовленному зрителю (а таких сегодня, увы, большинство) и вовсе будет непонятно из этой довольно сумбурной кинофрески, кто такой Емельян Пугачев, откуда он взялся в оренбургских степях, чего, собственно, хотел? Только ли покуражиться, людской кровушки попить или была у него более далекая задумка? Полемизируя с советской историографией, которая видела в Пугачеве исключительно "народного защитника", "выразителя глубинных крестьянских чаяний", режиссер Александр Прошкин и фактурный актер Владимир Машков создают образ заурядного вора, дешевого фигляра, нахрапистого самозванца, какими тоже богата история нашего отечества. Не случайно Пугачев говорит в финале фильма примечательные, документально подтвержденные Пушкиным слова: "Видно, Богу было угодно покарать Россию через мое окаянство". Но, опять же, сказать такое мог только по-своему незаурядный мыслитель, человек недюжинный, каковым, судя по всему, Емелька Пугачев все же являлся. В противном случае разве падали бы в обморок женщины от одного его огненного взора и грозного голоса, как о том пишет сам Александр Сергеевич? Разве сумел бы Пугачев возвыситься среди своих сподвижников, собрать огромную крестьянскую армию и возглавить двухлетний мятеж, колебавший, говоря слогом писателя, государство от Сибири до Москвы и от Кубани до Муромских лесов? Разве пошла бы за ним не только чернь, но и духовенство, которое, читаем в примечаниях к "Истории Пугачева", "ему доброжелательствовало"? Разве, наконец, жило бы о мелком проходимце и гнусном воришке изустное неувядающее предание вплоть до самых сегодняшних дней?
Прорехи в однобокой, явно идеологизированной (только на сегодняшний лад) концепции, изъяны в художественном освоении исторического материала уже дали о себе знать - фильм, на который возлагались такие надежды, для которого была построена Белогорская крепость, пошито 2 тысячи костюмов, задействовано полтора десятка самых блестящих российских актеров и полторы тысячи статистов, который съел из казны немаленькую сумму, увы, остался совершенно незамеченным на Берлинском кинофестивале. Теперь "Русскому бунту" предстоит побороться за призы сочинского "Кинотавра", стартующего в июне, потом планируется выход фильма на широкий экран. Но прокатную судьбу многомиллионного киноколосса, не претендуя на роль безошибочного диагноста, несложно, полагаю, угадать уже сегодня. Невольно хочется сказать в стилистике Пушкина: не приведи Бог видеть такие фильмы, как "Русский бунт", - бессмысленные и беспощадные. Бессмысленные по авторскому подходу и беспощадные по отношению к будущим зрителям.