Самая главная красота - это естественность, считает самобытная художница Ирина Затуловская
В Третьяковской галерее на Крымском валу до 17 апреля открыта выставка «Обратная перспектива». Автор этих необычных работ, выполненных на кусках железа, зеркалах, деревяшках, — художница Ирина Затуловская, которую называют последней амазонкой авангарда.
Обратная перспектива — это прием в изобразительном искусстве, когда предметы с отдалением не уменьшаются, а укрупняются. Применялся в основном до эпохи Возрождения. Синоним — есенинская фраза «большое видится на расстояньи».
В творчестве Затуловской можно найти «обратную перспективу» в обоих этих смыслах. Поскольку ее картины стилизованы под старинное искусство: чем-то напоминают фаюмские портреты — памятник эпохи римского владычества в Египте, а чем-то походят на древние иконы. И изображены на них люди, чье величие с ходом времени проявляется все яснее. Как художница пришла к такой форме портрета? И что для нее женское начало в искусстве? Вот что ответила «Труду» сама Ирина Владимировна:
— Этот портрет у меня сразу таким родился. Индивидуальность, непохожесть — обязательное свойство искусства. Но не самоцель. Так само получилось.
— У вас очень лирические вещи.
— И эпические тоже. Я сперва хотела назвать эту выставку «Лирика и эпос». Там портреты художников от Андрея Рублева до наших дней. Это продолжение писательской серии, выставлявшейся 10 лет назад в Музее архитектуры. С тех пор я написала еще Ольгу Седакову на деревяшке и Венедикта Ерофеева на железке. А на этой выставке вокруг каждого портрета — еще работы, ему созвучные. Например, возле Василия Чекрыгина (художник-авангардист, первый иллюстратор стихов Маяковского. — «Труд») — одуванчики, метафора людских душ. Рядом — его друг Лев Жегин (художник, теоретик искусства, сын архитектора Федора Шехтеля. — «Труд»), который 20 лет писал книжку об обратной перспективе.
— Среди великих художников прошлого женские имена — редкость. Что, женщины менее талантливы?
— России, мне кажется, грех жаловаться. У нас все-таки были амазонки авангарда. Дмитрий Владимирович Сарабьянов (искусствовед, специалист по русскому авангарду. — «Труд») даже меня отнес к ним: А знаете, я слыхала, что наскальные рисунки в пещерах делали именно женщины. Муж на охоту пошел, а жена рисует дома бизона или лошадь.
— Творчество — путь к счастью?
— Для тех женщин, думаю, это было не творчество, а образ жизни. Творчество, наоборот, часто мешает семейному укладу. Кому понравится жена-творец?
— Видимо, все силы женщин в прошлые века занимало поддержание домашнего очага.
— Однажды в Лондоне я разговаривала с митрополитом Антонием Сурожским (экзархом Русской православной церкви в Западной Европе. — «Труд»), и он, отвечая на мой вопрос о Марфе и Марии (упоминаемых в Евангелии женщинах, заботившихся о Христе во время его остановки в их доме, просивших его о воскрешении их умершего брата Лазаря и затем проповедовавших христианство. — «Труд»), сказал, что у нас сейчас нет ни Марфы, ни Марии. Может быть, и строго, но верно. Проблема не в том, как совместить хранение домашнего очага и служение высокому, а в том, что это невозможно. Хотя мне трудно судить. Я сижу в мастерской. Архитектуру моей выставки в Третьяковке делали Надя Корбут и Кирилл Асс. Причем Надя сделала большую часть. А почему-то народ говорит, что все сделал Кирилл. Вот пример отношения к женщине.
— А что, бывает мужская и женская архитектура?
— По-моему, нет. Бывает мужской шовинизм, свысока оценивающий женское искусство.
— Но и среди ваших персонажей преобладают мужчины...
— Я выбираю по любви. Из женщин есть Гончарова (художница. — «Труд»), Цветаева, Ахматова, Александра Лукашевкер, которая вышивкам придала свойства живописи. Начинаю писать, не ведая, что получится. Ахматова на зеркале в маленьком киотике получилась почему-то украинской девушкой. А самым удачным вышел Гоголь — маленький, как нахохлившийся воробей, на золотом фоне.
— Живопись и литература связаны?
— Считалось, что литературность — бранное слово по отношению к изобразительному искусству. Но я так не думаю. Люблю литературу. Иллюстрировала Пришвина, пастернаковского «Доктора Живаго». Маленьким тиражом вышел «Евгений Онегин» с моими вышивками и тканевыми аппликациями.
— Недавно ушедший Умберто Эко говорил, что хорошая книга умнее писателя. В ней есть то, о чем он и не догадывался. Как с этим у художников?
— С картинами то же самое. Умберто Эко, кстати, хвалил книжку «Скрипка Ротшильда» Чехова, которую я иллюстрировала для японского издания. Там картинка на каждой странице. Я для Японии сделала 10 книжек по чеховским рассказам.
- Вы прекрасно выглядите. Труд молодит женщину? Или у вас какие-то иные рецепты молодости?
— Почему надо обязательно молодиться? Это неправильная идея. «Блажен, кто смолоду был молод». Маленькие девочки красят ногти — хотят стать взрослыми, — а старушки делают подтяжки и уколы ботокса. Это производит ужасное впечатление. Чтобы нравиться, не нужно колоть ботокс. Человек в 80 лет не должен выглядеть тридцатилетним. Я за здравый смысл во всем. Красоты не прибудет от разглядывания глянцевых журналов. Красота естественна. Цветок не притворяется, что он не завянет. Он расцветает, цветет, потом увядает.
— Что у вас в планах?
— Хочу проиллюстрировать своего любимого Лескова. Его портрет на зеркале получился у меня в окружении летающих пчел. Еще делаю книжку для детей.
— Быстро работаете?
— Быстро, но трудно. У женщины основное время уходит на мытье посуды. Поэтому мне, чтобы поспевать, нужно работать в четыре раза скорее, чем мужчине. Матисс говорил, что четыре часа работы в день достаточно. Но если я пишу четыре часа — падаю потом замертво.
— А кажется, все сделано одним движением.
— Это не так. Другие накапливают на картине краску. А я стираю то, что не нравится. Потому не видно работы.