- Ада Николаевна, как получилось, что сейчас вы живете и в родном Киеве, и в Москве?
- По сути, я давно живу на два города, если не на три, имея в виду еще и Петербург. Началось это c тех пор, когда я стала сниматься на "Ленфильме" и "Мосфильме". Вначале у Иосифа Хейфица в картине "Салют, Мария!", а потом у Даниила Храбровицкого в "Укрощении огня".
- А почему вы недавно покинули киевский театр русской драмы, в котором проработали 33 года? Непросто было принять такое решение?
- Конечно, непросто, поскольку актрису из меня сделал этот театр, те мастера, которые меня окружали, - это и Юрий Сергеевич Лавров (отец Кирилла Лаврова. - Л.Л.), и Виктор Михайлович Халатов, один из самых любимых артистов киевской публики. Они, можно сказать, взяли надо мной шефство и долго вели меня по сложным лабиринтам актерской профессии. А ушла я из коллектива из-за несогласия с творческой политикой нынешнего художественного руководителя Михаила Резниковича, который повел театр по пути коммерциализации. Этот путь не для меня, и после того как я отплакала, отгоревала, жизнь вновь мне показалась прекрасной. Во-первых, я сохранила здоровье, а во-вторых, обрела массу новых интересных партнеров в кино и в антрепризе. Это Армен Джигарханян, Андрей Мягков, Зиночка Шарко, Ниночка Усатова, Олечка Волкова...
- Когда в вашем театре начались проверки и встал вопрос о снятии Резниковича с поста худрука, некоторые представляли это как гонение на русскую культуру...
- Русский театр в республике всегда был козырной картой для политиков, которую и раньше разыгрывали, и теперь разыгрывают. Я поставила свою подпись против Резниковича только потому, что мне сказали: если его снимут, то вместо него назначат театрального деятеля, способного вернуть театру былую славу. Это не значит, будто я рвалась на его место, таких амбиций у меня никогда не было, просто мне захотелось увидеть в этом коллективе то, что сейчас забыто, - правду жизни на сцене.
- Другие театры приглашали вас, узнав о вашем уходе?
- Такие предложения были, но в моем далеко не юном возрасте сложно входить в чужой коллектив... В том же Киеве Эдуард Митницкий, возглавляющий Театр на левом берегу Днепра и когда-то поставивший со мной "Варшавскую мелодию", неоднократно говорил мне: "Адочка, приходите к нам! Я же знаю: актриса не может прожить без собственной гримуборной. Вам у нас будет хорошо". В этом я ничуть не сомневалась, но в то же время знала и другое: актрисам моего амплуа придется посторониться, отдав новые роли мне, а это уже драма, которая неизвестно чем закончится... К тому же я успела почувствовать вкус свободы, поняла, что меня в Москве по-прежнему любят и ждут.
- А как вы решили вопрос с квартирой?
- Никак. В Киеве за мной остается прежняя квартира, в которой живет мой сын с семьей, а в Москве мы снимаем квартиру с дочерью.
- Чем она занимается?
- Катерина работает актрисой в театре Романа Виктюка, с которым я дружу, как мне кажется, уже 100 лет.
- Да, я слышала о ваших необычайно трогательных отношениях. Когда Роман Григорьевич говорит о вас, то весь светится. Может быть, расскажете, как возник этот театральный роман?
- Это давняя история. Когда в конце 60-х Роман пришел в театр имени Леси Украинки, то решил ставить спектакли только со мной. Но ему постоянно мешали: то цензура злобствовала, то министерство культуры "не пущало". Тогда он плюнул на все и уехал в Москву, где и случился его творческий взлет. Но Роман запомнил меня, а когда мне исполнилось 50 лет, решил поставить со мной "Священное чудовище" Жана Кокто. Мы с Романом можем подолгу не видеться, но если встречаемся, то способны проговорить и день и ночь... Роман очень чуткий и внимательный человек. Когда год назад умер мой муж, он звонил буквально через каждые 20 минут, утешая и подбадривая меня.
- Я знаю, что вы написали книгу о своем муже, народном артисте СССР Константине Степанкове, игравшем в кино Жухрая, Ковпака...
- Да, называется она "Мой Костя". Получилась она потому, что мы с Катькой всю жизнь ведем дневники. Также сохранились мои и Костины письма, есть документальное кино о последнем годе его жизни, где он рассказывает о себе, о своей репрессированной семье, отце-священнике. В этой книге много стихов: моих, дочери, сына.
- А чем занимается ваш сын?
- Раньше - режиссурой. А 10 лет назад создал Международную академию экологии и поэтому большую часть времени проводит в Карпатах. Это он научил меня "отпускать ситуацию", если изменить в ней ничего нельзя. К примеру, я страшно переживала, когда на Украине по причине безденежья исчез "Театр у микрофона", где мы с Костей часто выступали. Сын просто сказал: "Оттого, что ты будешь переживать, радиотеатр не вернется, а здоровье свое надорвешь". И он был прав, здоровье-то не купишь...
- Скажите, а тех денег, которые вы сейчас зарабатываете в России - их хватает на квартиру в Москве, питание, наряды?
- Хватает только потому, что последние шесть лет я много снимаюсь в кино. С Будрайтисом играла в фильме "Зимний роман", с Джигарханяном и Мягковым в картине "32 декабря", с Ульяновым - в "Московской элегии". Какие-то рольки мне подкидывает судьба, так что жить можно.
- И вместе с тем это трудная жизнь?
- Не без этого, потому что постоянно находишься в разъездах: поезда, самолеты, гостиницы, роли учишь на ходу, недосыпаешь. Когда мы снимали фильм "32 декабря", то было много ночных уличных съемок, а холод стоял страшный. Однажды, где-то в четвертом часу утра, я, совсем окоченев, прислонилась к какой-то батарее. Армен Джигарханян подошел ко мне и с такой ехидной улыбочкой говорит: "Ну что? Ты о такой старости мечтала?" Но по мне лучше такая старость, чем сидеть дома и вязать носки.
- Выходит, вы всем довольны?
- Человек никогда не может быть доволен всем, но он должен всегда трезво оценивать ситуацию и понапрасну не дергаться. К примеру, я уже не могу играть роли, о которых еще недавно мечтала. Как говорится, время ушло. Так что же, мне из-за этого на стенку лезть? Поэтому я довольствуюсь тем, что мне предлагают, и пытаюсь делать это достойно. Потому что нынешняя Роговцева не должна подвести прежнюю Роговцеву, которую помнит зритель.
- Каждая актриса очень тяжело переживает возраст. И вы, наверное, тоже?
- Да нет, я бы не сказала. Вот мой муж Константин Петрович сильно переживал наступление старости. Он извел этим себя и нас, потому что из супермужчины, красавца-героя превратился в артиста "на подхвате". Женщины в этом смысле более гибкие натуры, они легче приспосабливаются и к возрасту, и к разным тяжелым обстоятельствам. Когда на Украине произошел экономический обвал, наша семья, конечно, не голодала, но поскольку у меня появилось много свободного времени (на киностудии имени Довженко ничего не снималось, в театре меня занимали мало), то я решила заняться хозяйством на хуторе. Стала разводить кур, гусей, кроликов. В мое "имение" приехала одна журналистка и после того, как мы ее угостили дерунами - это, знаете, такие вкусные картофельные оладьи, написала в газете: семья Роговцевой настолько обнищала, что ест одну картошку. Однажды еду в поезде и ко мне подходит женщина. Так жалостливо смотрит на меня и говорит: "Ада Николаевна, не переживайте, все в жизни бывает. Я вот прочитала в газете, что ваша семья голодает, поэтому не побрезгуйте, возьмите 100 рублей. Они вам нужнее, чем мне"...
- Ну а теперь-то часто бываете в деревне? По-прежнему работаете там или отдыхаете?
- Сейчас в этом деревенском доме живет мой старший брат, и, как все мужчины, он страшный грязнуля. Поэтому когда приезжаю туда, первым делом берусь за тряпку, ведро, все чищу, мою, в саду убираю. А потом, когда все сделаю и сажусь в машину, говорю себе: "Ну вот и отдохнула".
- О чем вы сейчас мечтаете?
- Я мечтаю о том, что через пять дней увижу своих дорогих внуков в Киеве, потискаю их, обниму, наведу порядок в доме. Правда, я не знаю, где буду спать, поскольку мою комнату оккупировала моя внучка с компьютером... Ну да это не беда, я их всех безумно люблю, и они любят меня. А когда человека любят, то ему ничего не страшно на этом свете.