Или не замазывать. Если я хочу, чтобы трубы снова замерзли и я вновь оказался в аду вымерзающего дома. Браться за такую ерундовую работу, как заделка щелей в полу и трещин в штукатурке, утепление труб и прочее не хотел ни один, даже самый безрукий работяга: это тебе не евроремонт, тут много бабла не срубишь.
Пришлось рассчитывать на собственные силы. Мы с женой отправились на рынок, купили цементную смесь, утеплитель для труб, стекловату, строительную пену и еще на всякий случай рулон утеплителя с отражателем, гвозди и еще что-то. Я никак не мог прекратить делать покупки, поскольку это-то у меня получалось неплохо: вот с цементными работами, как я предполагал, будет гораздо хуже, и это нервировало меня. К тому же подкралась душная августовская гроза, и, когда мы выходили с рынка, от духоты и внезапно подступившего чувства ответственности за все решения, которые мне с этой минуты предстоит принимать, хотя я не имею о них ни малейшего понятия, у меня адски закружилась голова и начисто отшибло память.
- Послушай, - сказал я жене. - У меня что-то с головой... Надо зайти в аптеку и взять...
- Что?
- Ну лекарство, чтоб сосуды разжало...
- Ношпу?
- Нет, нет, оно еще для памяти, они там знают...
Мы ввалились в аптеку со всем нашим строительным скарбом. Я наклонился к окошку:
- Дайте пожалуйста... это... Я забыл... Это от слабоумия и для памяти, понимаете?
Девушка в белом халате оглядела меня, жену и трубы пластикового теплоизолятора, навешанные на рюкзак какими-то чудовищными мотками.
- От слабоумия?
- Да, да, я думал, вы знаете... Ну его дают старикам, понимаете? От склероза. И от слабоумия. На ранних стадиях.
- Я вас не понимаю...
- Я думал, вы мне подскажете. Такие капсулы. Половинка оранжевая, половинка белая. Бывают просто белые. Понимаете?
- Нет.
- Ну его всем без исключения сначала прописывают, у кого с головой не то...
- Ноотропил?
- Ну конечно, конечно! Ноотропил! Вот, видите, а если б вы не вспомнили, я бы из вашей аптеки прямиком ушел бы в бессознанку и в склероз и уже никогда бы не вернулся...
Девушка приняла все за шутку и улыбнулась. Она молодая и еще не знает, как способно приплющить мозги неразделенное чувство ответственности.
Однако с памятью у меня и впрямь что-то не то.
Да и вообще сообразиловка... Из-за грозы, что ли.
Мы вернулись домой, основательно перегруженные и взмокшие в липком воздухе августовского полдня. Очень хотелось пить. Разложив на полу купленные вещи, я поглядел на стол. На столе стояла полная чашка зеленого чаю и другая чашка, пустая, на донышке которой тоже был зеленый чай, только еще сухой, в чаинках. Значит, жена заварила себе, а мне насыпала и не стала заливать, чтоб я сам заварил себе, когда захочу - с благодарностью подумал я о жене, сердцем чувствуя ее заботу. Правда, как назло, я хотел сейчас черного чаю. Крепкого. И сладкого. Поэтому я взял пустую чашку и незаметно, чтоб не обижать жену, высыпал зеленые чаинки в помойное ведро.
- Зачем ты выбросил мой чай? - вдруг спросила она.
- Я ничего не выбрасывал, вот он - как стоял, так и стоит, - показал я на полную чашку.
- А я думала, что это - твой.
- Да? А я решил, что твой. А ты разве не мне в чашку зеленого насыпала?
- Нет, себе. А ты решил... Забавно, как по-разному все воспринимается...
- Да, - подумав, сказал я. - Ноотропил, чай... Понять друг друга практически невозможно. В сущности, мы просто пытаемся угадать, что имеет в виду другой. И это не всегда получается.
- При этом мы считаем друг друга близкими людьми и, видимо, угадываем достаточно точно. А что говорить о незнакомых?
- Я знаю человека, который сказал другому: "Это опять звонит твоя сестра". После чего другой обиделся на него насмерть.
- Почему?
- Потому что ему показалось, что тот говорит оскорбительным для сестры тоном.
- А на самом деле?
- Он просто сказал: "Это опять звонит твоя сестра".
- Значит, мы не такие уж психи?
- Да, не такие уж.
Я замолчал и подумал о своей жене. Точнее, о своей прежней жене, с которой мы давно расстались. Мы очень любили друг друга и прожили душа в душу лет пять. А потом вдруг стали ссориться. Сначала я думал, что в чем-то виноват, что-то делаю не то, винил себя, докапывался до каких-то несуществующих глубин нашего очередного разлада, пока в один прекрасный момент не понял, что мы просто очень по-разному воспринимаем мир, я и моя жена. Раньше любовь и заботы о детях и хлебе насущном делали для нас незаметной эту разницу. А потом... То ли любовь стала привычной, то ли забот стало меньше, и различие между нами вдруг проступило. И вот однажды, после очередной какой-то вспышки, мы ехали в электричке и зачем-то выясняли отношения. Чтобы как-то умиротворить наш разговор, я сказал:
- Знаешь, нам незачем обижаться друг на друга. Мы просто очень разные. Разный тип личности.
- О какой тепличности ты говоришь?! - вдруг взорвалась моя бывшая жена. - Четыре года мы живем на съемной даче, без воды, без душа, с сортиром на улице! Это, по-твоему, тепличность?!
Мои миротворческие усилия были смяты, и в какие-нибудь две-три секунды язык нашего общения превратился в язык отрицалова и полного непонимания, как будто я говорил на языке суахили, а она - на хинди. Мы не понимали ни одного слова из того, что говорил другой.
С тех пор я всегда вспоминаю про "тепличность", когда разговариваю с другими людьми.
Стараюсь прислушиваться, что ли.