Максим Суханов рассказывает о работе над главной ролью в фильме «Орда»
В прокат выходит фильм Александра Прошкина «Орда», снятый в кинокомпании «Православная энциклопедия». Это один из лауреатов недавнего Московского международного кинофестиваля. Главную роль — чудотворца Алексия, митрополита Московского — исполнил в фильме Максим Суханов. Каково же чудо на экране и в жизни? О трудах актера и мыслях, с ними связанных, наш разговор.
— В фильме «Орда» ваш герой перед трудным выбором. От него требуют чуда, а он сомневается: браться ли за дело, которое кажется непосильным? Ваша ситуация как-то перекликалась с этой историей: ведь надо было сыграть святого — а тут нет рецептов и очень мало прецедентов. Не сомневались?
— Тут дело не в непосильности задачи. А в том, насколько он, митрополит Алексий, человек верующий, имеет право принимать заказ на чудеса. Не погружается ли он в состояние гордыни, когда на это соглашается? В этом его сомнения. К тому же заказ звучит в довольно варварской форме, а его самого чуть ли не официальным диспетчером божественных сил представляют. Но он ответственен перед своей паствой. Жертвуя собой для нее, он едет, чтобы совершить то, что сможет. Он не чудо совершает, а, говоря по-сегодняшнему, гражданский поступок: жертвует собой ради других, ради своей паствы.
— Что же происходит с человеком, который становится проводником чуда? Речь ведь не только о святых и чудотворцах. Многие люди переживают нечто иррациональное, когда чувствуют прилив особых сил. То, что можно назвать вдохновением. У вас так бывает?
— Я бы, наверное, не занимался драматическим искусством, если бы не стремился к этому. В такие моменты происходит только самому человеку ведомое соединение с силами — не знаю, космическими, божественными, — которые приходят на помощь.
— Жертвенность и прощение становятся в фильме формулой чуда. Но это ведь одновременно и формула любви. А мы слышим часто: надо себя любить. Нет ли здесь противоречия?
— Все дело в том, какой смысл вкладывается в эти слова. Любовь к себе проявляется через запрет для себя поступков пустых и низких, дурных мыслей и чувств. Она — как фильтрация от варварского разрушения своей души. Человек уходит от самого себя, как только погружается в зависть, в злобу, в иной негатив. Когда поймешь это, становится легко, свободно. Злой человек не может быть свободным.
— На пресс-конференции после вашего фильма выяснилось, что многие вообще слабо представляют, кто это — святитель Алексий, какой это князь Иван — то ли Калита, то ли Красный. В большинстве своем историю плохо знаем, а значит, и самих себя. Это проблема сейчас? И какими трудами ее предлагаете решать?
— Наверное, проблема. Но желание познать историю должно родиться внутри. Меня, например, лет до 45 не особо интересовало мое родовое древо. А тут вдруг захотелось вникнуть. И я скрупулезно стал выискивать прапрадедушек и прапрабабушек. Не было какого-то внешнего сигнала. Просто почувствовал, что есть необходимость. Думаю, задача просветительства не в назидании, а в создании такой атмосферы, где людям хочется побольше узнать и почувствовать.
— А в своей семейной истории вы что обнаружили?
— Дошел до прапрадедушки, который был лютеранином, колонистом, немцем. Его звали Филипп Карл Горде. Он жил в Ярославле — согласно переписи населения 1897 года. У него было 12 детей. А до этого обосновался в Самарской губернии, это самая старая немецкая колония, даже старее крымской. И, скорее всего, они приехали сюда при Екатерине. Теперь у меня есть возможность пойти вглубь.
— Когда такое глубинное узнаешь, что-то новое и в себе открываешь?
— Теперь, скажем, я понимаю, почему всегда в Германии чувствовал себя так комфортно. Меня всегда тянуло к немецким философам, к немецкой литературе. Не напридумывал все это для себя задним числом? По-моему, нет.
— А кто еще ваши авторы?
— Всегда перечитываю Гоголя и Платонова. Мне нравится Достоевский. Из поэзии — Мандельштама, Ходасевича. Еще Кафку. И Ницше — его я очень эмоционально воспринимаю, как романтического героя-одиночку.
— С течением жизни много чувствуете в себе изменений: были одним человеком, а стали в чем-то другим?
— Смотря где нахожусь и что делаю. Если репетирую или играю спектакль, то мое детское, инфантильное «я» исполняет солирующую партию. Если же это какие-то деловые отношения, то чувствую свою неминуемую, неприятную взрослость. Стараюсь от этого отбрыкиваться и в эту взрослость впускать детство. Конечно, в