- У нас вся семья поющая, - говорит Вячеслав Николаевич. - Отец, Николай Александрович, учился в Московской консерватории у народной артистки Софьи Преображенской. Правда, потом учебу пришлось бросить: нужда заставила искать более хлебную профессию, поскольку надо было после смерти отца (моего деда) кормить младших братьев и сестер. Наверное, от отца у меня и голос. А еще мои брат и сестра поют, Михаил даже одно время работал в хоре Свешникова...
- В какой момент вы осознали, что судьба наградила вас необычным даром?
- Все началось с трофейного фильма "Тарзан". Мальчишки послевоенной поры просто с ума посходили от этой картины, пытаясь подражать нечеловеческому призывному кличу ее героя. Попробовал себя в этой "роли" и я. Кто-то из взрослых в ужасе заткнул уши: "Ну и голосина!" Меня это лишь взбодрило. В школе стал участвовать в самодеятельности. Помню, в первом классе любимой была песня "На просторах Родины чудесной". Это та, где припев "Сталин - наша слава боевая"... И пошло-поехало. Первой моей учительницей пения, которая поверила, что из меня что-то получится, была Нина Петровна Олейникова. Потом состоялась случайная встреча на подмосковной даче со знаменитым баритоном Большого театра Алексеем Петровичем Ивановым. Ему настолько понравилось, как я пою, что он написал рекомендательное письмо к Александру Васильевичу Свешникову, и меня приняли на подготовительное отделение Московской консерватории. Правда, через полгода выгнали как профнепригодного. Спасибо доброй душе - Рахили Львовне Блюман, директору Мерзляковского музыкального училища. Она меня, что называется, подобрала, и я продолжил учебу. Одновременно подрабатывал: родители, конечно, подкармливали, но много денег дать они не могли. Вот и пошел разгружать вагоны. Даже не подозревая, что именно там, под паровозные свистки и стук колес, случится встреча, которая в значительной мере повлияет на мою профессиональную жизнь.
- Расскажите подробнее.
- Подробнее не получится. Видите ли, человек, с которым я там встретился, взял с меня слово, что я никому никогда не назову его имени... Скажу только, что он был итальянцем, 83 лет от роду. Только что освободился из сталинских лагерей (видно, там и насмотрелся такого, что на всю оставшуюся жизнь научило его держаться в тени). А когда-то состоял солистом Римской оперы, пел "Гугенотов" Мейербера... До поры до времени работали на разгрузке вагонов, мы с этим стариком бок о бок молча, пока однажды не решили "спрыснуть" нашу дружбу. Я, приняв немного горячительного, запел. Его изумленной реакции мне никогда не забыть... С того дня в течение четырех лет подряд он аккуратно давал мне уроки пения.
- И где вы смогли применить полученную науку?
- О, до оперного театра было еще очень далеко... Вдохновленный уроками итальянца, я вновь пришел в консерваторию, и мне снова указали на дверь: "Нет тембра". Зато взяли в Гнесинку. А параллельно я стал работать солистом в хоре Соколова. Но, конечно, хотелось в оперу. И здесь судьба еще раз подарила мне шанс. Однажды - было это в 1967 году - проходил я мимо Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Там как раз шло прослушивание новых солистов. Ну я спел сначала арию Хозе, потом сцену смерти Отелло. Подходит ко мне директор театра Владимир Александрович Чайковский: "Завтра на работу, как штык!"
- Но многим приверженцам оперы вы запомнились как Хозе в знаменитой постановке "Кармен", которую в том же 1967 году осуществил на сцене театра прославленный немецкий режиссер Вальтер Фельзенштейн.
- Да, это действительно этап в моей жизни. Оказаться выбранным из многих теноров самим Фельзенштейном... А за дирижерским пультом стоял непревзойденный Дмитрий Китаенко. Кармен отлично пела Эмма Саркисян, Микаэлу - Галина Писаренко. Московские меломаны буквально сходили с ума. За билеты на "Кармен" отдавали билеты на "Спартака" в Большом. В то время это были два самых престижных музыкальных спектакля в стране.
- Но ведь "Кармен" одновременно шла и в Большом...
- Видите ли, именно Фельзенштейну вместе с Китаенко удалось создать музыкально-театральное действо необыкновенной эмоциональной силы. Скажу без преувеличения, режиссер сумел мобилизовать актерские способности не только у исполнителей главных партий, но и у каждого артиста хора, миманса. Спектакль держался на сцене 15 лет. Параллельно эта же постановка шла и на родине Фельзенштейна, в берлинской "Комише опер". И там в течение 10 лет партию Хозе пел только я.
- Наше телевидение не однажды показывало знаменитую "Кармен" 1959 года с великим Марио дель Монако на сцене Большого театра. Как жаль, что никому не пришло в голову запечатлеть не менее уникальный спектакль Фельзенштейна с вами - это было бы бесценно для поклонников оперы, для нынешних молодых вокалистов... Скажите, пожалуйста, а у вас самого есть певцы-кумиры?
- Естественно. Среди итальянцев - Джино Бекки и Тито Гобби. Среди наших - мой товарищ по театру, бас Леонид Болдин. А из теноров - конечно, Козловский и Лемешев, Огренич и Атлантов, Соловьяненко и Мищевский. С болью думаю о судьбе Владимира Атлантова, с которым так непростительно легко расстался Большой театр. Там о нем предпочитают не вспоминать - дескать, уехал за границу, и ладно. Надеюсь, Владимиру в Австрии хорошо, но почему же наши ничего не сделали для того, чтобы создать замечательному певцу условия для работы на родине?
- Кстати, о Большом. Насколько мне известно, вас туда не однажды приглашали.
- Да, много раз исполнял там партии Пинкертона в "Чио-Чио-сан", Каварадосси в "Тоске", Водемона в "Иоланте", конечно - Хозе... Но от перехода в труппу Большого меня предостерегали те же Козловский с Лемешевым. Да и мой театр заботился как о родном. Согласитесь, это дорогого стоит. И не случайно свой юбилейный вечер, посвященный 40-летию творческой деятельности, проведу 15 апреля на сцене Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко.
- У каждого артиста есть свои правила, если хотите, ритуалы поведения.
- Конечно, есть они и у меня. Например - никогда не бисировать в спектакле, сколько бы раз публика ни вызывала тебя. Иначе поставишь в невыгодное положение своих партнеров, не говоря уж о нарушении художественной цельности спектакля.
В день спектакля для поддержания формы и "боевого" самочувствия ем только легкий завтрак, стараюсь не пить крепких напитков, кофе, круто заваренного чая. Иначе потеряешь контроль над своим дыхательным аппаратом, не сможешь заставить его работать на звук. А умение правильно дышать - основа вокального мастерства. Понимание этого я и своим ученикам стараюсь передать...
- Вячеслав Николаевич, ваши многочисленные поклонники, да и музыкальные критики, сходятся во мнении, что от пения Осипова исходит некий магнетизм. Ходят слухи, что врачи даже рекомендуют своим пациентам чаще бывать на ваших концертах и спектаклях. Это якобы поможет им получить заряд здорового оптимизма, необходимого для избавления от болезней.
- По-видимому, есть смысл поделиться тем, что мне самому помогло избавиться от тяжелого недуга, - в детстве я переболел полиомиелитом. Сами понимаете, на театральной карьере можно было ставить крест, если бы не моя фанатичная убежденность в том, что недуг не только нужно, но и можно перебороть. Многолетний психологический тренинг, занятия спортом - более сорока лет я увлекаюсь восточными единоборствами, помощь друзей - все это сформировало во мне ту уверенность, которую я готов передать каждому, кто в этом нуждается. Мне никогда не забыть поддержки Святослава Рихтера и Мстислава Ростроповича, которые писали письма доктору Илизарову. Последний помог мне избавиться от хромоты - в курганской клинике мне вытянули ногу на несколько сантиметров.
Кстати, с Ростроповичем мы были много лет дружны, он для меня организовывал гастроли в "Метрополитен-опера". Рекомендовал мне вообще остаться в Штатах, но я не представлял себе жизни без России.
- Вы столь многого добились, но, как говорится, человек живет, пока мечтает...
- С удовольствием занялся бы оперной режиссурой, не зря ведь оканчивал режиссерское отделение ГИТИСа. Но это пока - дальняя перспектива. Раз голос звучит - надо петь, петь, петь...