Легендарный Пласидо Доминго дирижирует и поет в Большом театре
Великий испанец Пласидо Доминго 21 января отметил 80-летие. И уже сегодня, после четырехмесячного отсутствия, возвращается в Большой театр, чтобы продирижировать оперой Пуччини «Богема». Два спектакля состоятся на Новой сцене 12 и 14 февраля.
Дон Пласидо скромно называет себя «рабочим сцены». На самом деле всемирно известный тенор (правда, уже более 10 лет поющий как баритон) имеет в активе более 150 исполненных партий. К такому достижению никто из его даже самых выдающихся коллег не приблизился. И, похоже, вряд ли это случится в обозримом будущем.
Вообще-то Доминго по жизни рекордсмен: по числу спектаклей, концертов, записей, проданных пластинок, завоеванных премий, в том числе самой престижной — Grammy, которой был удостоен 11 (!) раз. А еще по количеству высших государственных наград многих стран мира. Но особенно дорожит артист рекордом, попавшим в Книгу Гиннесса: после премьеры «Отелло» Верди в Венской опере его 101 раз вызывали на поклоны.
Ну а для миллионов слушателей, далеких от утонченной классики, имя Доминго, как и имена Лучано Паваротти и Хосе Каррераса, ассоциируется с уникальным шоу «Три тенора», впервые явившимся на свет в 1990 году.
Доминго и сегодня желанный гость лучших театров планеты, но чаще встает за дирижерский пульт, чем выходит на сцену. В октябре и у нас в Большом, прежде чем спеть в феноменальном гала-концерте, маэстро дирижировал оперой Пуччини «Манон Леско». Теперь настал черед «Богемы». Нельзя не заметить, что Пуччини в «русской» истории Пласидо Доминго сыграл особенную роль. Впервые певец приехал в СССР в 1974 году, во время гастролей легендарного миланского театра «Ла Скала» исполнив партию Каварадосси в «Тоске». Доминго тогда находился в самом расцвете вокального таланта. Удивительно, но то выступление в оперном спектакле на сцене Большого так и осталось единственным в биографии одного из величайших певцов эпохи.
Пласидо Доминго часто повторяет, что мечтает влюбить в оперу миллионы. В себя он их давно влюбил. Певца боготворили почти полвека, а в один отнюдь не прекрасный день лета 2019-го вдруг стали винить — без убедительных доказательств и, конечно, без всякого суда — в сексуальных домогательствах. Многие его выступления тогда были отменены, а все контракты с театрами США расторгнуты пожизненно. Никакие слова певца о том, что он и в мыслях не держал повлиять на чью-либо карьеру, а только старался воодушевить коллег на творческую работу, не помогли: нынче на Западе тема харассмента стала способом сведения счетов с теми, кто более тебя талантлив и успешен...
Однако те, кто уже пророчил бесславный финал великолепной оперной судьбы, ошиблись. Не поставила точку в великой карьере и пандемия: Доминго переболел ковидом в числе первых на планете, выдержал семь месяцев жесткого локдауна — и вернулся к выступлениям. Ну и к чести большинства европейских театров, включая Большой, они не изменили своего расположения к маэстро, понимая, что уважение коллег и любовь мировой публики к нему сильнее конъюнктуры.
К нашей радости и гордости, у сеньора Доминго масштабные планы сотрудничества с Большим театром. После «Богемы» он исполнит партию Родриго в спектаклях «Дон Карлос» (15 и 18 апреля) и выступит в роли Жоржа Жермона в «Травиате» Верди (5 и 8 мая) — гастроль, которую в Москве ждали еще весной 2020-го, но тогда повсеместно в афишах было лишь одно название: «Карантин». Ныне же решено, что мэтр проведет еще и мастер-классы для солистов театра и артистов Молодежной оперной программы. Но прежде, 9 марта, представит в Москве еще один международный оперный гала-концерт.
Мне посчастливилось неоднократно общаться с сеньором Доминго. Вот фрагмент нашего разговора накануне юбилея певца, его монолог, так много объясняющий в самой природе его искусства и таланта.
— Я чувствую себя хорошо и, быть может, больше чем когда бы то ни было увлечен музыкой. Возраста не ощущаю, а цифру, которую вижу в паспорте, перевожу на французский, поскольку на этом языке она звучит очень оптимистически: quatre-vingt — четырежды двадцать.
Очень редко кому удается осуществить все мечты, опьянявшие человека в начале его пути. У меня вышло наоборот. Я и подумать не мог, что сделаю карьеру такого масштаба. Но было бы претенциозно считать этот масштаб пропорциональным моему таланту. Он прежде всего пропорционален тому, как много я работаю. Мне смешно, когда меня попрекают старательностью. Я изучал биографии выдающихся теноров прошлого — они работали гораздо интенсивнее современных певцов, могли позволить себе дюжину спектаклей в месяц — потому что были куда техничнее, чем нынешнее поколение.
Еще одно отличие: когда я начинал петь, мы были полностью сконцентрированы на занятиях музыкой и совсем не озадачивались пиаром. А сегодня все наоборот. Журналисты обижаются, если я говорю: слушайте, ну мне же петь сегодня вечером, я не могу прийти на ваш утренний телеэфир. Но что поделать, сегодня время такое: реклама становится важнее самого предмета и его качества. И опера, увы, не хочет в этом деле отставать. Хотя, с другой стороны, понимаю, что таким способом многие действительно талантливые молодые люди облегчают себе дорогу на сцену...
Я очень счастлив, что по-прежнему могу петь теперь уже баритональные роли, в том числе, например, в «Трубадуре» или «Травиате», которые я прекрасно знал и любил, еще будучи тенором. Конечно, с радостью вспоминаю и своих теноровых героев. Единственная разница: раньше я почти всегда был главным героем, а сейчас я либо отец, что мне тоже нравится, или примеряю на себя такие сложные характеры, как Набукко или Макбет:
С огромным удовольствием исполняю отцовские роли в «Риголетто», «Аиде», «Луизе Миллер», «Жанне д’Арк», «Двое Фоскари». И, конечно, великую роль Жоржа Жермона в «Травиате». Хотя заметил, что с годами каждая новая партия требует все больше сил и времени для подготовки. Но есть роли, которых я не хотел бы касаться ни при каких условиях. Речь прежде всего о Яго и Скарпиа: они антиподы Отелло и Каварадосси, которые были стопроцентно моими образами, я их обожал как никакие другие свои работы. И «Отелло», и «Тоску», кстати, я спел ровно по 225 спектаклей. А сегодня, наверное, самый близкий мне образ — это Симон Бокканегра в одноименной опере Верди.
Сцена — удивительное место, дающее возможность пережить самую суровую драму, где, возможно, ты даже убиваешь или умираешь сам, — и притом остаться абсолютно счастливым человеком. Ах, если бы все страдания, печали, насилие, трагедии остались на сценах театров, а в реальной жизни люди испытывали бы только радость! К сожалению, это невозможно. Но должен сказать, что само присутствие музыки в жизни — это огромное счастье. Музыка способна исцелять, возвышать нас почти до совершенства! Помогает найти взаимопонимание среди людей и народов. Убеждаюсь в этом с каждым прожитым днем...