- Если коротко, о чем этот фильм?
Людмила Гладунко: "Моя Пречистенка" - это история одного московского двора на протяжении столетия. Она начинается в 1900 году, а завершается в 2000-м.
Борис Токарев: Нам очень хотелось на примере судеб людей из самых разных сословий - а в нашем дворе живут князья, белошвейки, купцы - попытаться понять, что же произошло в ХХ столетии с нашей страной, с Москвой, со всем нашим народом, что мы за эти сто лет приобрели, а что мы потеряли. Очень хорошо помню самый первый съемочный день. Была зима. Мы снимали эпизод на Воробьевых горах. В очень красивом месте рядом с церковью. Там по сюжету офицеры справляют Новый год и с завязанными глазами стреляют на спор по мишеням. А после стрельбищ по моде того времени отправляются на спиритический сеанс, где вызывают дух Нострадамуса, который вдруг им сообщает, что ХХ век будет таким страшным, что даже смерть многим из них покажется благом. Никто из героев в это не поверил, но слова оказались пророческими.
- А что там за история с каким-то домом в центре Москвы, который вы якобы сожгли во время съемок?
Б. Т.: Никаких домов мы не сжигали. Мы подожгли декорацию, выстроенную во дворе на Пречистенке. Это была запланированная съемка пожара, там все было продумано, техника безопасности соблюдена, пожарные машины были наготове. Правда, один из каскадеров, прыгая из окна, промахнулся мимо расстеленных матов и сломал ногу.
- Борис Васильевич, вы снялись в "Пречистенке" в роли князя, хотя раньше никогда не играли в фильмах, которые сами режиссировали. Не жене ли удалось вас уговорить?
Л. Г.: Если бы вы только знали, как Борис не хотел играть! Первое, что он сказал: "Ну, какой из меня князь?" Действительно, за ним тянется шлейф ролей совершенно иного плана. Вспомнить того же Саню Григорьева из "Двух капитанов". Мало того, в день проб Бориса я заболела, не могла присутствовать на съемках, и гримеры приклеили ему не ту бороду, не те усы, в общем, вышел совсем не тот образ, который я себе представляла. Получилась очень неудачная съемка, но я просто маниакально была уверена, что эту роль должен играть именно он, и начала сама вместе с гримерами подбирать другую бороду, прическу, костюм, грим. С большим трудом уговорила его на вторичную пробу, уверяя, что сейчас у нас все должно получиться. И когда мы вечером пересматривали дома отснятый материал, Борис вдруг замер перед экраном, а потом сказал, что в этом что-то есть, надо еще попробовать. Так Боря постепенно втянулся, и у него в фильме получилась очень интересная актерская работа.
- Вообще-то актер должен на площадке режиссеру подчиняться. Повышать голос на Бориса Васильевича приходилось?
Л. Г.: Иногда мне хотелось его просто убить, ведь я человек очень эмоциональный. Но, к счастью, такие моменты, когда хочется друг на друга наброситься, у нас кончаются примирением и взаимопониманием. К тому же я в кино работаю с 1963 года и потому отлично знаю, что такое дать понять группе, что у нас конфликт, что мы с кем-то противоборствуем! Тогда творческой обстановке конец. Нет, конечно, мы иногда спорим, но это спор не врагов, а единомышленников.
Б. Т.: Мы с Людой не просто единомышленники, а единочувственники. И такие отношения распространились на всю группу.
- Думаю, у вас это так не только на работе, но и в жизни.
Л. Г.: Разумеется. И если бы это было не так, мы, наверное, давным-давно разбежались бы. А наш брак длится очень долго.
- А сколько?
Б. Т.: Познакомились мы в 1963 году на съемках фильма "Где ты теперь, Максим?". У Люды это был дебют, а я уже сыграл в трех-четырех картинах, в том числе во "Вступлении", получившем "Серебряного льва" на Венецианском кинофестивале. Второй режиссер, показывая мне снимки кинопроб героини, предупредила: смотри, не влюбись! Как писал Зощенко, "тут ее слова и подтвердились". С фотографии на меня смотрела пацанка с короткой стрижкой, царапинами на лице и поразительными большими глазами.
Л. Г.: Хотя поженились мы гораздо позже, такой долгий был процесс созревания. И Бориному упорству, конечно, надо отдать должное.
- Так настойчиво он за вами ухаживал?
Л. Г.: Он даже не ухаживал, а скорее выжидал, когда я созрею для брака. Всем все было очевидно, над ним весь институт подшучивал. Помню, как Ольга Пыжова, которая вела наш курс, на занятиях говорила: "Токарев, отойдите от Гладунко, настоитесь еще, успеете".
- А почему вы его отвергали?
Л. Г.: Не отвергала, просто замуж не собиралась. Я окончила школу экстерном, во ВГИК поступила в 15 лет и была на курсе самой молодой. Я снималась из картины в картину и боялась, что брак может помешать моей карьере. Но даже когда через пять лет знакомства Борей было сделано официальное предложение, мне все равно стало как-то не по себе. Помню, когда мы наконец подали заявление, я вернулась домой не в очень хорошем настроении и даже расплакалась. Я не понимала, зачем это все нужно, ведь вполне можно было бы жить и дальше без росписи.
Б. Т.: Люда была совсем не готова к браку. Когда ее мама (известная актриса Рита Ивановна Гладунко. - А.С.) переехала в кооператив и оставила нам квартиру, ставшей затем весьма знаменитой, поскольку в ней в течение нескольких лет дневали и ночевали наши многочисленные друзья, то первое, что предложила Люда, - так это выбросить плиту, которая, по ее словам, занимала на кухне слишком много места и мешала поставить большой стол. А еду моя жена предлагала готовить на маленькой плиточке, которую вполне можно было бы уместить в углу.
Л. Г.: Вот так по жизни мы с ним и шли. И сейчас настолько логично и естественно для себя существуем вместе, что я даже и не представляю, что моя жизнь могла сложиться как-то по-иному.
- Вам не кажется, что семейная жизнь тоже чем-то напоминает сериал?
Б. Т.: Конечно. И даже можно выстраивать его драматургию.
- А ваш брак, какой он "по жанру"?
Л. Г.: У нас жанры все время меняются, от "жестокого романса" до пасторали...
Б.Т.: А если бы вся наша история имела какой-то один жанр, она бы уже давно себя исчерпала. Но, надеюсь, нам это не грозит.