Якобы на свет он появился в деревне Алешино Ростовского района соседней Ярославской области. В аттестате об окончании реального училища, а я держал в руках ксерокопию этого документа, действительно черным по белому написано: "Выдан Дмитрию Андреевичу Фурманову, родившемуся в деревне Алешино Ростовского уезда Ярославской губернии". Выходит, прав Анатолий Петров?
Но вот что рассказал мне другой ивановский краевед Олег Переверзев:
- Отец Дмитрия Фурманова действительно родом из деревни Алешино Ярославской области. Вероятно, это и послужило основанием к тому, чтобы в аттестате будущего писателя местом его рождения тоже указать Алешино. Но ведь есть и другой документ, более ранний - запись в метрической книге Вознесенской церкви села Середа за 1891 год. Вот смотрите, что здесь написано: "...октября 26-го родился Дмитрий, крещен 27-го числа. Родители его: Ярославской губернии, Ростовского уезда, Перовской волости, деревни Алешино уволенный в запас армии Андрей Семенович Фурманов и законная жена его Евдокия Васильевна". Эта метрическая книга и сегодня хранится в Государственном архиве Ивановской области.
Итак, два документа действительно указывают на разные места рождения будущего писателя. Какому из них верить?
- Наверное, раннему, - говорит мне заведующая фурмановским музеем Нина Клюкина. - Впрочем, это тема спора для краеведов, библиографов, исследователей творчества Фурманова. Для нас же сегодня гораздо важнее новые страницы биографии писателя, открывшиеся в последнее время благодаря доступу к ранее закрытым архивным материалам. И здесь самое интересное - его непростые взаимоотношения с Чапаевым. Как явствует из ранее неизвестных страниц дневников Фурманова, причиной его конфликта с комдивом стала жена комиссара - Анна Стешенко. Вот как он воспроизвел свой разговор на эту тему с Чапаевым:
Чапаев: "Вот, товарищ Фурманов, ты мне все говорил, что мои отношения к вам испортились, это неправда (...), а ваши отношения ко мне действительно испортились (...). Конечно, тут Анна Никитична... У вас разные там мысли насчет меня (...). А я вам однажды сказал, что на жену своего товарища никогда не посягну (...). Мало ли что у меня в душе, любить никто не может мне воспретить..."
Фурманов: "И не из-за этого я изменил свои к тебе отношения, а из-за другого, у меня создалась трещина после того, как убедился, что из-за нее ты можешь ослабить дело, что из-за нее ты возненавидел меня (...). Раз так - конечно. С моей стороны тоже нет дружбы".
- А позднее Фурманов в письме Фрунзе обвинит Чапаева еще и в карьеризме, авантюризме, самодурстве, ненадежности как командира дивизии, - продолжает Нина Клюкина. - С чего бы такие серьезные упреки? Как-то один из ведущих исследователей биографии и творчества Фурманова доктор филологических наук, профессор Ивановского государственного университета Павел Куприяновский, осмысливая причины размолвки, заметил: "Трудно сказать однозначно, кто виноват в конфликте. Думается, и Фурманов, и Чапаев, и Анна Никитична. Женщина на фронте среди мужчин - это почти всегда конфликтная ситуация".
И действительно, давайте вчитаемся в строки письма Фурманова к Чапаеву, датированного 27 июня 1919 года. Здесь опять сквозит все та же тема ревности. Фурманов, в частности, пишет: "Она мне показывала Ваше последнее письмо, где написано: "Любящий Вас Чапаев". Она действительно возмущалась Вашей низостью и наглостью и в своей записке, кажется, достаточно ярко выразила Вам свое презрение..."
Или другая любопытная запись. 9 августа 1919 года Фурманов, со слов очевидца, фиксирует в своем дневнике случай, рассказанный женой Чапаева Полей: "Чапай ее однажды бил немилосердно за то, что она ходила с подругой будить одного знакомого на сеновал. Дело длилось всего 3-4 минуты; тут были и свидетели; сомнений, кажется, не должно бы остаться никаких. И все-таки он колотил ее жестоко за мнимую "измену".
Помню, читая лекции студентам, Павел Вячеславович Куприяновский убеждал их в том, что жена Фурманова никакого отношения не имеет к экранной Анке-пулеметчице. Ее придумали уже в фильме. Это собирательный образ, ничего общего не имеющий с женой Фурманова Анной Стешенко.
И тем удивительнее, что, несмотря на сложные взаимоотношения с комдивом, Фурманов создает роман, который не только покорил сердца миллионов читателей, но и вознес Чапаева на необыкновенную высоту.
Как явствует из дневников, весьма неоднозначно принимал Фурманов и новую советскую власть. Анализируя этот период жизни писателя, профессор Куприяновский замечает: "... в практике создания большевиками нового общества он столкнулся с явными противоречиями: с одной стороны, проповедь равенства для всех, с другой - привилегии власть имущим". В 1918 году, работая в Иваново-Вознесенске секретарем губернского комитета РКП, Фурманов делает в своем дневнике такую запись:
"Помню, еще в городском Совете выдавали калоши. Взяли все члены, кроме меня, да, кроме того, прихватили и на жен-матерей. Было предложено воспользоваться ситцем прямо с фабрики членами исполнительного комитета. По моему предложению отклонили. Помню, как в самом начале формирования Красная гвардия уже отбирала и делила между собой всякое добро. Однажды было разделено масло. Обманув, всучил было товарищ и мне 2 фунта по дешевой цене, но как только узнал я, в чем дело, - возвратил немедленно".
Фиксирует Фурманов и весьма трагичные страницы того периода. Вот как он описывает обстоятельства партийного суда над комиссаром Колесановым, членом коллегии в губернской "Чрезвычайке", замеченном на работе в пьяном виде:
"Он замучен, заморен, устал. Я думаю, что поэтому он и выпил. Но, оказалось, по другой причине. Эту причину поведал нам его друг. Он сказал: "Михаилу Ивановичу приходится участвовать в расстрелах, которые ведет Чрезвычайная. И участвовать в них не только подписью, но и фактически - пулей. Иногда армейцы стреляют в воздух или стреляют неметко, приходится забивать, достреливать, а это тяжелая история. Он рассказал мне, что порой не хватает духу, - он ведь человек мягкий, сердечный... Вот для храбрости и выпивает иногда. Видимо, так было и в этом случае..."
Весьма характерна запись от 2 октября 1919 года. Фурманов пишет: "Вчера открылась по-настоящему конференция беспартийных красноармейцев. Ее открыла организационная комиссия и предложила было утвердить себя в качестве президиума. Но получила оплеуху и была позорно забаллотирована. Все мы были провалены, а на сцену под гром аплодисментов выползли "самые настоящие беспартийные крестьяне", как аттестовали они себя. Коммунистов не принимают, слышать о них ничего не хотят, а комиссаров, кажется, готовы разорвать. Настроение не в нашу пользу. Масса начинает нас ненавидеть. Это симптоматично".
Удивительно, но политико-конъюнктурные мотивы, кажется, и сегодня сопутствуют памяти о писателе. По мнению одного из инициаторов установки памятного знака Фурманову в деревне Алешино Льва Ульева, ярославская власть якобы без особого восторга восприняла весть о том, что именно их области принадлежит право считать Фурманова своим земляком. "Чего удивляться, - возбужденно говорит мне Ульев, - губернатор-то там - демократ, ему комиссары не нужны. Зато ивановский губернатор-коммунист при всей бедности области нашел три миллиона рублей на ремонт музея в Фурманове".
Заведующая музеем Нина Клюкина как считала, так и считает Фурманова "своим". "Только вот если раньше он был для нас писателем и безупречным комиссаром, то теперь мы видим в нем человека со всеми его достоинствами и недостатками, - говорит она. - Так и будем рассказывать экскурсантам. Заведем даже раздел анекдотов, коих много ходит о Фурманове, Чапаеве, Анке и Петьке".
Выходит, спустя многие десятилетия "заземляются" легенды, выявляется правда о революционном времени...