В петербургском вестнике военного ведомства в начале XX века без тени иронии было написано, что главным врагом русского Военно-Морского флота является море. С тем же основанием я бы сказал, что главным врагом царской России была человеческая природа. На протяжении русской истории власть ставила перед собой цели, которые должны были обесценить человеческую жизнь. Если Европа, начиная с Возрождения, устремилась в будущее, то Россия вечно смотрела в небо. Гоголь видел Россию сказочной птицей-тройкой, летящей сломя голову вперед. Большего издевательства над неподвижной, бюрократической страной трудно себе представить. Однако, если не птица-тройка, то что такое Россия?
Россия - это летающая тарелка, которая никак не может оторваться от Земли с тем, чтобы достичь абсолютной благодати. Вы бы видели эту летающую тарелку! Красота! Похожа на Московский Кремль. Вот сейчас помолимся всем миром и взлетим, вопреки законам гравитации. Мы подражаем, но не Западу, а Иисусу Христу. Максимализм - наш мотор. Наше безмерное топливо - полезные ископаемые Сибири. Наш идеал - Царь-пушка... На сияющем борту у нашей летающей тарелки триединый лозунг, выведенный министром просвещения Николая Первого, графом Уваровым в 1830-х годах: "Православие, самодержавие, народность". Сама же идея духовного предназначения страны была сформулирована много раньше, в XV веке, псковским иноком Филофеем после крушения Византии: Москва - по его словам - это Третий Рим. А четвертому, твердо добавил монах, не бывать.
Ради того, чтобы взлететь, все средства хороши. Главное требование - единоначалие (самодержавие), подчинение всех одной суперцели, военное положение, послушание. Все остальное (развитие цивилизации) делалось между прочим. Дало ли согласие на взлет русское население? Его не спрашивали. Усилием идеологической воли каждый российский подданный был наделен русской душой, которая и должна была стать пассажиркой полета. Соединение русского со своей русской душой происходило болезненно из-за несовершенства человеческой натуры. Ее неустанное перевоспитание стало константой русской истории. Частная жизнь была закована в кандалы патриархального домостроя. Самодержавие превратило крестьян в холопов. Наказывали фактически даже не государственных, а метафизических преступников, и наказывали так, чтобы страх парализовал волю всех других русских душ, отпечатался генетически.
Но если мы не летим - что делать? Ничего не делать. Если взлететь невозможно, все остальное кажется бессмысленным. Именно вокруг неги и праздности возникло скромное обаяние дворянских гнезд: желто-белые с колоннами помещичьи усадьбы в духе классицизма на берегу реки, колокольни церквей со звездно-синим или позолоченным куполом, обильная вкусная еда, штоф водки, выпитый под соленые рыжики и огурчики, частные библиотеки с вдумчивым подбором книг, добрые слуги, гостеприимство, лихая охота на медведей и волков, веселые и шумные балы. Россию в образе потерянного рая увезли с собой в эмиграцию Бунин, Набоков и тысячи беглецов. "Потерянный рай" стал политически полезной моделью для многих западных историков эпохи "холодной войны".
Ностальгия эмигрантов забыла о смысле революции. Ключевым понятием русской истории был страх. Но нашлись безумцы, которые его перебороли. Если царская Россия - враг здравого смысла, то диссидентство началось как его защита. Взбунтовались декабристы. Возникла интеллигенция. В сущности, интеллигенция тоже была не против летающей тарелки. Но она была готова оставить летающую тарелку на Земле, сделав жизнь на ней полной гармонией. Интеллигенция - это секта просвещенных людей, которая борется за народное счастье. Отсюда до революционной концепции русского коммунизма - один шаг. 50 томов ленинских сочинений - это новый проект "тарелочной" утопии.
Тем самым создалось напряжение, необходимое для бурного развития русской культуры, основной темой которой стал смысл жизни. Нет ни одного Чехова, ни одного Толстого и Чайковского, который бы зимними ночами не думал, не спорил с товарищами о смысле жизни.
Царская Россия в конце концов не проявила истинной последовательности. В результате либерализма (Александр Второй) или просто меланхолии (Николай Второй) начались всякие уступки человеческой природе за счет русской души, в результате чего царизм, вместо того чтобы взлететь в небо, разлетелся на миллионы осколков. Несмотря на различие масштабов насилия, между царским и советским режимами не существует значительного разрыва: они насквозь идеологичны. Это сквозная империя слова и образа, которым должна подчиняться жизнь. Но царская Россия присутствует с нами своими осколками - это популярный курс русской истории Ключевского, написанный во славу романовской династии, обручальные кольца на пальцах молодых людей, сделанные из николаевских серебряных полтинников, война в Чечне - наследие царской национальной политики, полубитый синий чайный сервиз в бабушкином буфете, двуглавый орел, заимствованный Ельциным из царской эмблематики, перламутровые пуговицы, срезанные с дореволюционного белья и валяющиеся в комоде непонятно зачем, наконец, тот же самый комод из красного дерева, с отломанной ножкой, украденный когда-то из барской усадьбы, которая была сожжена в революцию, но от которой как последний привет от царской России осталась старая липовая аллея со сладким запахом в разгаре лета.