Ги Дебор, Сергей Голицын, Азеф. Абсолютно разные, но в одном схожие: попадают под общепринятое определение «странные люди»
«Это была игра, конфликт, путешествие», — говорил про свою жизнь революционер-интеллектуал Ги Дебор, не уцелевший в опасных играх с судьбой. Под бесстрастными жерновами эпохи уцелеть удалось русскому дворянину Сергею Голицыну — потомку благополучного аристократического рода. Третий персонаж — интриган и злодей, по натуре тоже игрок, чья биография похожа на авантюрный роман. Абсолютно разные, но в одном схожие: попадают под общепринятое определение «странные люди».
Эссеист, философ, кинорежиссер Ги Дебор (1931-1994) — личность, чья деятельность не поддается жанровому определению. Он совместил политику с искусством, а философию — с революцией. Многократно переиздававшийся деборовский памфлет «Общество спектакля» (1967) был учебником жизни для затеявших студенческие бунты в Париже в конце 1960-х. В предисловии к очередному переизданию он упоминает и Россию эпохи перестройки. Книга посвящена критике торжества капитализма. Вот цитата о России: «Воля к спектаклю привела русскую бюрократию в 1989-м году к тому, чтобы вдруг, как один человек, обратиться к современной идеологии демократии — к диктаторской свободе рынка. В 1991 году первые следствия модернизации по-русски проявились в полном распаде России». Дебор был ярым противником капитализма и пламенным революционером. Любил средневековую испанскую поэзию и старый Париж. Бредил утопическим устройством государства на принципах социального равенства. Никогда не видевший Дебора автор побеседовал с его вдовой. Получилась элегия, а не труд университетского ученого. Но тоже интересно.
После биографий Николая Гумилева и провокатора Гапона питерский литератор взялся за фигуру совсем скандальную. Евгений Азеф был тайным агентом полиции и возглавлял ячейку эсеров-боевиков. На его совести убийство министра внутренних дел Плеве и губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича. Одновременно он запросто сдавал своих друзей по террору, помогая Российской империи избежать многих кровавых жертв. «Если бы я не имел своим сотрудником такого человека, как Азеф, политической полиции не удалось бы так успешно и систематически расстраивать все предприятия террористов», — говорил глава секретного отделения жандармский полковник Герасимов. Про Азефа писали Максим Горький и Марк Алданов. Он стал фигурой мифической. Понимая, что занесение Азефа в круг «ЖЗЛ» сомнительно, автор трактует слово «замечательный» как «неоднозначный»... И говорит: демонизировать Азефа не надо, «это очень странная, но чисто человеческая история».
Отпрыск «одного из самых знатных и старинных княжеских родов, представители которого верой и правдой служили России в течение шести веков» рассказывает о своих предках, дореволюционной и нэповской Москве, о первой волне сталинских репрессий. Сам он уцелел, но избавиться от кошмара ночных звонков «двоих в кожаных куртках в сопровождении заспанного управдома» сложно. Они слышны и десятки лет спустя. В середине 60-х Сергей Голицын занимался историей искусства, писал о Поленове, Фаворском, архитектуре Владимиро-Суздальской Руси. Все выпавшее на свою долю принял со смирением. Его мемуары полны неизбывной доброты. Книгу отличает тот русский язык, который мы навсегда утеряли и забыли. Голицын не просто выжил, но и сохранил великую русскую речь. Ожидается продолжение.