Есть ли что-то более заветное для русского оперного меломана, чем «Евгений Онегин»?
Вторым и последним гастрольным спектаклем санкт-петербургского Михайловского театра в Москве, показанным в рамках фестиваля «Золотая маска», стал «Евгений Онегин» Чайковского в версии эпатажного украинского режиссера Андрия Жолдака. Обозреватель «Труда» отправился на эту постановку, впечатленный восторженными питерскими рецензиями прошлого сезона, но разделить восторга не смог.
Есть ли что-то более заветное для русского оперного меломана, чем «Евгений Онегин»? По числу постановок эта партитура даст сто очков вперед любой другой отечественной. Только за последний год Москва перевидала эротично-конструктивистского «Онегина» Латвийской национальной оперы, по-голливудски адюльтерного и забытовленного – нью-йоркской Метрополитен-оперы (по трансляции в кинотеатрах, причем с Анной Нетребко и другими мировыми звездами). Да и не лишенный остроумия спектакль Дмитрия Чернякова про компанию сексуально неудовлетворенных неврастеников, наделавший шума в 2006 году, до сих пор в репертуаре Большого театра.
Татьяна и Евгений (Янис Апейнис) в спектакле Михайловского театра знакомятся на подоконнике. Фото Сергея Бирюкова
Что же своего во взгляде на хрестоматийный шедевр предложил Жолдак?
Дом Лариных. Белая комната почти без обстановки – как у Чернякова. Бегает девочка, игриво рассыпая по полу черные шарики. Вроде бы атмосфера XIX века – тоже как у Дмитрия. И тоже с легкими анахронизмами – например, едва различимыми на белом фоне холодильником, стиральной машиной: видимо, намек на то, что история могла произойти в любую эпоху. Большую роль играет и люстра – правда, у Чернякова она просто висит, лишь ослепительной вспышкой отмечая мощный «скачок напряжения» в душе влюбленной Татьяны. А тут ее постоянно таскают по полу из угла в угол сцены – но так до самого конца и не повесят на торчащие из потолка сиротливые провода.
Неухоженность, бестолковость – вот каков дом Лариных в трактовке Жолдака. И конечно, в таком доме могут жить только неврастеники, до которых черняковским героям далеко. Там Татьяне хотя бы дают пропеть сцену письма, не нарушая ее уединения. Тут самый заветный эпизод оперы и коронный номер всех сопрано мира проходит в лихорадочном дерганье: героиня то натягивает сапоги, чтобы тут же в ночи бежать к милому, то бессильно падает на раскладушку. Да и есть от чего прийти в отчаяние: мимо снуют домашние, в кульминации вылезает прятавшийся в холодильнике карлик – один из многочисленных приживал этого свихнутого семейства, словно забредший сюда Черномор из «соседней» поэмы Пушкина, и принимается… колоть лед из морозильника! Будто нельзя было найти для этого другое место и время. Осколки летят в лицо бедной Тани… Хуже того, во время тяжкой для нее отповеди Онегина в помещении начинает протекать потолок, и на героиню льется струя воды. Чем еще залить такое горе? После закончившегося скандальной ссорой деревенского бала Татьяна с Ольгой хватают бутылку и убегают за сцену.
Татьяна (Татьяна Рягузова, слева) и Ольга (Ирина Шишкова) в версии Андрия Жолдака предстают порядочными оторвами. Фото Сергея Бирюкова
Понятно уже, что и дуэль проходит в той же комнате: где едим, там и… Чем дальше, тем в бескрасочном (черное – белое) спектакле больше черного: последние две картины вообще проходят в почти полной черноте. Символизм!
Символикой опера страшно перегружена. Персонажи кидаются ножами, стреляют из ружей, взрывают надувные шарики (интересно, чем они надуты?), взгромождают на голову рога… Разбор всех этих символов занял бы тома – но ограничимся вопросом: что нового добавляет режиссерская суета к смыслу драмы Пушкина и Чайковского? Ответа на него у меня нет. Если, конечно, не считать целью демонстрацию Андрием Валерьевичем себя, любимого.
Нет, есть один момент, за который Жолдаку многое можно простить: оригинально задуманный конец спектакля. После хрестоматийного: «Позор, тоска, о жалкий жребий мой!», когда наиболее нетерпеливая (и не читающая рецензий) часть зала уже бежит к выходу, сцена вдруг, как в первой картине, озаряется светом, мы видим ту же комнату, но черную, бегающую по ней девочку, игриво рассыпающую шарики – но, в отличие от начала, белые: жизнь подобна шахматам, и, может быть, новому поколению (это дочь Татьяны? Или просто девочка, которая, как когда-то Ларина, вступает в жизнь) повезет больше?
Да, чуть не забыл сказать о музыке. Впрочем, так ли она важна режиссеру, если в довершение всей эксцентрики на сцене постоянно что-то с грохотом рассыпается, разбивается, скрипит, визжит, скрежещет – вазы об пол, тарелки об стол?.. То, что господин Жолдак, при всей его богатой ассоциативности, похоже, не очень вслушивался в музыку, доказывается деталью: ну как такой режиссер-иронист мог пройти мимо очевидной нелепости, допущенной Чайковским? У того младшая из Лариных Ольга поет нижайшим контральто «Я беззаботна и шаловлива, меня ребенком все зовут». Для Петра Ильича героиня – Татьяна, что по оперным канонам автоматически означало сопрано; значит, второстепенная Ольга – меццо, пусть это и совершенно противоречит образу. Уж как можно было бы постебаться над рутинным решением композитора! Но Жолдак пропустил этот мяч.
Остается посочувствовать исполнителям не только как жертвам водяных и ледяных атак, но и как музыкантам: рецензенту во всем этом мельтешении огромными усилиями внимания едва удавалось следить за музыкальной стороной исполнения. Честно говорят, так и не могу с уверенностью сказать – хорошо ли пели Татьяна Рягузова (Татьяна), Янис Апейнис (Онегин), Евгений Ахмедов (Ленский), Ирина Шишкова (Ольга), Андрей Гонюков (Гремин)… Вроде голоса у всех приятные, какие-то отдельные всплески звучали ярко (например, у Няни – Анастасии Виноградовой-Заболотской хороший свежий вокал, вопреки традиции поручать эту партию выходящим в тираж меццо-сопрано). Очень неплохи хоры (хормейстер Владимир Столповских). Но в целом впечатление довольно хаотичное: в нарочито неряшливых мизансценах кто-то поет отвернувшись от публики, кто-то – и вовсе выходя в дверь… Под конец главная пара героев так устала, что бодрые поначалу голоса стали звучать со скрипом, едва пробивая общую звуковую ткань – несмотря на жидковатость оркестра, который с переменным успехом старался удержать в тонусе хороший дирижер Михаил Татарников.
А за поливание водой и замораживание голосовых связок льдом я бы предъявил Андрию Жолдаку претензию со стороны профсоюза оперных певцов. Если таковой имеется.