Немало путаницы в советско-сирийские отношения внесла кипучая энергия Нуритдина Акрамовича
Немало путаницы в советско-сирийские отношения внесла кипучая энергия Нуритдина Акрамовича Мухитдинова - посла СССР в Дамаске с 1968 по 1977 год. Из всех советских послов того времени Мухитдинов, пожалуй, - самая колоритная фигура. И не только потому, что был когда-то могущественным Первым секретарем ЦК солнечного Узбекистана и членом всесоюзного Политбюро. Свой пост посла в Дамаске он рассматривал как нечто близкое к должности секретаря обкома партии: что бы ни произошло в Сирии - отвечает он, посол. Поэтому случаться там могло только хорошее. Из Дамаска шли депеши, рапортующие об очередных успехах Сирии в развитии промышленности, сельского хозяйства, культуры и т.д. И, конечно же, в первую очередь - о чувстве горячей любви и дружбы, которое сирийский народ питает к своему "старшему брату" - советскому народу.
И вслед за этими словоизвержениями - неизменные просьбы: предоставить Сирии очередной заем на несколько сотен миллионов рублей; поставить военную технику, сельскохозяйственные машины; всякую иную помощь на самых льготных условиях, а фактически бесплатно, как стране, борющейся против империализма.
Поток этих телеграмм, начинавшихся обычно "Хаддам - тогдашний министр иностранных дел Сирии - нам сказал..." (меньший уровень считался зазорным), вызывал в МИДе улыбки, а в отделе стран Ближнего Востока - бессильную ярость. Там толком никогда не знали, чего действительно хотят и просят сирийцы, а что выдумывает хитрый мастер интриги Мухитдинов.
И вот что еще было непонятно: стиль, грамотность его посланий заметно менялись примерно каждые два-три месяца. То они были написаны совершенно безграмотно, то выглядели вполне прилично, а то даже могли претендовать на элегантный литературный стиль, хотя в них всегда звучал сильный восточный акцент.
Однако все эти телеграммы - и грамотные, и безграмотные - шли по большой разметке "наверх", всем членам Политбюро, и встречали там самую благоприятную реакцию. Асада приглашали, и все, что просил Мухитдинов, обычно давали. Знал, очень хорошо знал Нуритдин Акрамович быт и нравы советской верхушки.
Только однажды сильно прокололся Мухитдинов - летом 1976 года, когда А.Н. Косыгин приехал с визитом в Сирию. Все было, как положено, - торжественная встреча, задушевный разговор. Потом советский премьер со всем своим антуражем отправился на Голанские высоты, чтобы на месте ознакомиться с оккупацией Израилем исконной сирийской земли. Только заместитель заведующего отделом Ближнего Востока остался в посольстве - писать отчет о проведенных встречах с президентом Асадом. Там, в посольстве, по американскому радио он и услышал поразительную новость: сирийские войска вошли в Ливан.
Эта акция сильно меняла обстановку на Ближнем Востоке и могла иметь самые непредсказуемые последствия. Но главное - коварный Асад подставил Советский Союз. В беседах накануне ни один сирийский лидер ни словом не обмолвился о намечавшемся вторжении в Ливан. Однако теперь перед всем миром дело выглядело так, что оно произошло с благословения Советского Союза - во время пребывания в Дамаске советского премьер-министра.
Надо было срочно ехать на Голаны и информировать о случившемся Косыгина. Но неожиданно воспротивился посол Мухитдинов:
- Зачем сеять панику? Сирия и Ливан - два брата. Один пришел помогать другому. А Алексея Николаевича Асад просто постеснялся беспокоить по пустякам, и незачем ему размениваться на мелочи.
Тогда завотделом решил ехать сам. Однако на границе демилитаризованной зоны его машину остановил патруль войск ООН.
- Я член делегации советского премьер-министра, - заявил он. - Еду к нему со срочным поручением.
Проверив документы, патрульные сказали, что пропустить не могут, так как его фамилия не значится в предоставленном списке сопровождающих Косыгина лиц на посещение Голанских высот. Что было делать? И тут дипломат вспомнил мудрое изречение своего министра Громыко: "Войска ООН? Да они мухи не обидят".
- Давай, жми на газ! - велел он водителю.
Машина с места рванула вперед. Ооновцы только прокричали что-то вслед, но даже в воздух стрелять не стали.
На Голанских высотах - это было где-то возле Кунейтры - и сообщили Косыгину неприятную новость о сирийском вторжении в Ливан. Он помрачнел и велел немедленно возвращаться в Дамаск. Там в советском посольстве и дал волю обуревавшим его чувствам.
- Вся эта история с вводом войск ставит и Советский Союз, и меня лично в дурацкое положение, - говорил он ровно, методично, с присущей ему железной логикой. - Что бы я ни сделал - будет плохо или очень плохо. Если сказать публично всю правду - что наши союзники сирийцы с нами не советовались, то, во-первых, никто не поверит, а во-вторых, спросят: кто же ведущая сила в этом союзе - СССР или Сирия? Получается так, что хвост крутит собакой. Остается одно - промолчать.
На этот раз Мухитдинов не защищал сирийцев, а только сокрушенно цокал языком:
- Ах, не подумал хорошо товарищ Асад. Наверно, плохие люди посоветовали.
После недолгого обсуждения решили ничего не делать и ничего не заявлять. Плохо, конечно, но зато руки не связаны - мало ли как начнут потом развиваться события.
А президент Асад довольно улыбался. Его хитрая игра удалась. Получилось так, что Советский Союз вроде бы поддержал сирийскую военную акцию в Ливане.
В тот же день сирийцы выкинули и другой номер. Они отказались от уже согласованного текста коммюнике по итогам визита Косыгина и положили на стол новый проект, который, по их словам, одобрил посол Мухитдинов. Мы привыкли иметь дело с ним, говорили, он назначен Брежневым, и мы верим ему.
В общем, назревал скандал. Пришлось докладывать Косыгину. Тот рассердился. Коммюнике, конечно же, выправили как надо. Но Косыгин обещал серьезно предупредить посла.
Тогда Мухитдинов сказал заместителю заведующего отделом Ближнего Востока, который вел согласование коммюнике:
- Слушай, нас с тобой кто-то хочет поссорить. Приезжай сегодня ко мне вечером на дачу. Пловчик будем кушать, поговорим.
Загородная вилла советского посла расположена невысоко в горах. Там прохладно и тихо, а внизу, как на блюде, лежит вечный город Дамаск.
Стол на веранде ломился от всевозможной снеди - полные плошки черной и красной икры, арабские яства и прочее. Хозяин щедро наливал коньяк и сам честно пил.
- Кушай, кушай, - угощал он, - сейчас пловчик будет.
И продолжал красочно рассказывать, с какими важными людьми водит дружбу. Со значением произносил фамилии Брежнева, Андропова, Черненко, Устинова и многих других. А потом хлопнул в ладоши - и на террасу выбежал узбек в тюбетейке и халате с двумя плошками дымящегося плова в руках.
- Познакомься, пожалуйста, мой советник по культуре.
В общем, гостю показали, какой большой человек хозяин, - знай свое место.
Открылся секрет и таинственных перемен литературного стиля в телеграммах посла. Заглянул как-то сотрудник делегации Косыгина в посольское машбюро и просит:
- Девочки, милые, надо очень быстро напечатать!
А девушки - одна краше другой и в таких мини, что загляденье, - смотрят на него с удивлением, как бы говоря: "Ты что, дурак? Мы совсем по другой части".
Мухитдинов вызывал их одну за другой и говорил с характерным восточным акцентом:
- Точка, пыши. (Дочка, пиши.)
И диктовал - неряшливо, незаконченными предложениями, порой просто безграмотно. Как машинистка записала и поправила - так и уходило в Москву. Потом, через пару-тройку месяцев, появлялась другая "точка". А какова "точка", таков и стиль.
Утром перед отлетом Косыгина в Москву предстояла обещанная экзекуция. Ждали ее с интересом и со злорадством - слишком уж многим насолил Мухитдинов. Посмотреть, как это произойдет, собралось довольно много народу - все толпились внизу, в резиденции Косыгина.
В назначенный час появляется посол. К всеобщему удивлению, с ним - мальчик и девочка лет десяти-двенадцати в беленьких рубашках и красных пионерских галстуках: его внуки. Поднимаются они все трое на второй этаж, входят в апартаменты Косыгина. Через час спускаются вниз. На лице Мухитдинова сияет ослепительная улыбка. Полуприкрыв глаза от удовольствия, он произносит:
- Алексей Николаевич так лубит дитэй, так лубит дитэй!
Экзекуция не состоялась - не при детях же ее совершать.
И все же через полгода Мухитдинова с трудом, но отозвали в Москву. Там решили, что его художества перешли все допустимые границы. На его место приехал опытный дипломат Ю.Н. Черняков.