Как учитель пения стал бизнесменом, сторожем и, наконец, пенсионером
— Привет!
— Доброе утро, Палываныч.
— На работу?
— Естественно. Она же делает свободным.
— Ты все такой же болтун.
— Есть такое. А вы к нам какими судьбами?
— Внучку я в ваш садик вожу. У меня все работают, один я бездельник. Но хоть вот внучку вожу.
30 лет назад Павел Иванович был учителем пения. Диктовал под запись «Встретились весною дети с Лениным...», разделял учеников по тембру и учил петь на два голоса. Ритм задавал ногой и встряхиванием уже тогда седой челки. Аккомпанировал на баяне. В промежутках между куплетами давал себе волю, виртуозно бегая по кнопкам «голосов» желтыми от табака пальцами. Хулиганов вразумлял веселыми щелбанами. Дети его любили.
Когда мы перешли в седьмой класс, Палываныч школу оставил.
— Голоса уж нет, мальчики, — сипел он прокуренными связками. — А какое пение без голоса? Теперь вот шапки шью.
Это была пора первых кооперативов. Палываныч в своем станичном дворе завел нутрий. Сам выращивал, сам забивал, сам выделывал шкурки и сам шил шапки, пользовавшиеся спросом и у колхозников, и у чиновного люда. Чуть позже сам отбазаривался от рэкетиров. Помогали бывшие оболтусы-ученики: став кто милиционером, кто бандосом, они помнили щелбаны Палываныча и в обиду мужика не давали.
Независимый кооператор пережил конвульсивное становление налоговой системы. На шапках выучил детей и построил им дома. А потом изменился рынок.
— Все вокруг, Славка, за руль сели. Серьезные люди теперь часами на остановках не мерзнут, шапки мои им без надобности. А оптовики с севера за шкуры платят — словно подают. Пустил я нутряков под нож, оставил полтора десятка — для кухни. А сам в 60 лет пошел на буржуев работать, паркетную фабричку охранять. И прижился.
Палываныч взялся не только сторожить цех, но и выполнять небольшие ремонтные работы, а также уборку территории. Буржуи оценили. Палываныча ночным директором называли без иронии. Пять лет буржуи были довольны дедом, а дед — доходом. А потом здоровье подвело. Полночи Палываныч в охотку убирал снег с фабричного двора, разжарился и рухнул с тяжелейшим воспалением легких.
— Два месяца, Славка, меня лечили. Полгода еле ходил. Если бы буржуи мне лекарства не возили, помер бы. Пришел потом увольняться. Написал заявление: «Прошу меня уволить вопреки моему желанию, потому что работать еще хочу, но уже не могу. Совсем». Директор позвонил: «Дед, перепиши заявление. Девчонки в бухгалтерии над ним ревели — чернила расплылись». Вот уже два года, Славка, я пенсионерю. Буржуи зовут вернуться, но здоровья нет. Зато внучка есть. Дети говорят: сиди, папа, дома.
— А вам, небось, скучно?
— Мне? Мне, Славка, никогда не скучно.