Лицензия на отстрел одного животного стоит 120 рублей, шкурка в среднем - 2200. Так что есть
Лицензия на отстрел одного животного стоит 120 рублей, шкурка в среднем - 2200. Так что есть смысл подсуетиться. Тем более, как правило, никто не проверяет, соответствуют ли цифры на бумаге реальной добыче. Приемщикам "мягкого золота" неинтересно, откуда шкурки взялись - главное, чтобы у них был товарный вид.
- У нас пушной рынок - сплошь теневой, - рассказывает гендиректор предприятия "Традиционное хозяйство Севера" Артур Гаюльский. - Процентов на 70 перекупщики с охотниками рассчитываются черным налом - никаких договорных отношений. Хотя на уровне закупок должен быть государственный контроль. В советские времена он был отлажен в совхозах. Если по-хорошему, то добытчик обязан отправлять на аукционы именную пушнину. К примеру, в Канаде нет никаких перекупщиков. В каждом районе там существуют государственные заготовительные конторы - именно туда охотники сдают шкурки. Платят им, исходя из цен, сложившихся на предыдущем аукционе.
За Канадой нам, видимо, не угнаться. Зато с Копенгагенского, Санкт-Петербургского аукционов все чаще в адрес России звучат претензии: слишком много нелицензионной, невесть откуда взявшейся пушнины.
Мало того: перекупщики, пожелавшие остаться неизвестными, процветают. А сам охотник, особенно северный, из коренных, ничем не защищен. Если за сезон он собирается, допустим, добыть 100 оленей или 100 соболей, ему только за лицензии заранее надо заплатить соответственно 30 или 12 тысяч рублей. Плюс оружие, патроны, капканы, продукты питания на полгода, которые добытчик проведет в тайге. Спрашивается, откуда на все это деньги взять? Тем более охота - почти карточная игра. Может быть, повезет, а может, наоборот...
В той же Эвенкии совсем недавно многие вопросы решались просто. "Традиционное хозяйство Севера" (одно из крупных промысловых предприятий, объединившее 14 бывших совхозов) выдавало охотникам, рыболовам, сборщикам грибов и ягод льготные кредиты. У автономного округа существовал собственный бюджет, своя программа поддержки северных коренных народностей - дотации поступали из Москвы. Теперь, после объединения Красноярского края, картина изменилась.
В нынешнем году в краевом бюджете для малых народов выделена небольшая сумма - 7 миллионов рублей. Понятно, что этих денег ни на что не хватает. Исконный промысел вообще выпал из экономики региона, а северные охотники и рыбаки превратились в мертвые души, они никем не учитываются.
В советское время в Эвенкии и на Таймыре работали планово-убыточные совхозы. Они не пахали и не сеяли - на вечной мерзлоте это плохо получается, но занимались оленеводством, охотой и рыбалкой. И считались сельхозпроизводителями. 90% коренного населения тем же самым занимаются и сейчас. Однако к сельскому хозяйству они уже не относятся. Из всех структурных подразделений этой системы их вывели и никуда не привели. Следовательно, малые народы лишились господдержки в виде льготных кредитов и прочих благ.
Артур Гаюльский ходит теперь по инстанциям и пытается найти выход из тупика. Ему надо выдать кредиты перед началом охотничьего сезона, обеспечить промысловиков оружием и рыболовецкими снастями. А потом по гарантированным ценам скупить у них мясо и рыбу, переработать добычу в собственном цехе и обеспечить готовой продукцией жителей Эвенкийского района. Провернуть все это с нулевым капиталом практически невозможно, а банки могут предложить только кредит с высоким процентом.
- Мы могли бы поставлять оленину и в другие регионы, - жалуется Артур Иванович, - но тогда себестоимость продукта зашкаливает. И нам же это ставят в упрек. Говорят: "Ничего себе себестоимость - 180 рублей за кило! Да мы лучше вам говядину со свининой по 120 завезем!" Во-первых, говядину и свинину коренное население в пищу практически не употребляет. Во-вторых, мы же не виноваты, что так далеко живем. Постройте дороги, и себестоимость сразу станет нормальной, а наши промысловые предприятия смогут конкурировать с другими производителями.
Север есть Север. Чиновники, сидящие в своих удобных кабинетах, видимо, этого не понимают. Даже лицензии в отдаленные районы отправляют поздно - лишь к началу охотничьего сезона, в октябре. Им невдомек, что охотники уходят в тайгу гораздо раньше - в августе-сентябре. Забрасывать промысловиков вертолетом слишком накладно - час полета стоит 35 тысяч рублей. До начала охоты найдутся и другие дела: в сентябре идет хороший клев, можно рыбы наловить, насобирать грибов и ягод. Все бы хорошо, но лицензии-то при этом остаются в поселках, за сотни километров. Выходит, государство само толкает охотников к браконьерству. Увы, сегодня никто толком не знает, сколько отборной пушнины уходит в теневой оборот, сколько миллионов рублей пролетает мимо казенного кармана.
- В нашем регионе подсчет соболей идет "на глазок", - говорил начальник отдела охотнадзора управления Россельхознадзора Александр Магзинский. - К примеру, в северном Туруханском районе он проводится на основании 17 учетных маршрутов вместо положенных 530. Времена, когда людей специально для этого забрасывали глубоко в тайгу, прошли. Вертолет стоит дорого.
Так и живем: ничего не знаем, ни за что не отвечаем.