Чеховский фестиваль подкинул нам «Красного табаку»
Если вы не видели постановок Джеймса Тьерре, вы не знаете всей правды о возможностях человеческого тела. Если вы не видели его «Красный табак», вы не представляете себе глубины иронии, которой можно достичь бессловесной пластикой (невнятное бормотание на незнакомом языке не в счет). Но по поводу чего ирония? В чем смысл спектакля, привезенного «Компанией майского жука» из Франции на Чеховский фестиваль в Москву, а потом и другие города России?
Главный герой — это полубезумный гений-изобретатель с торчащими из головы проводками и застегнутым не на ту пуговицу кургузым пиджачком, вечно измазанным известкой. Остальные — пафосный, но босоногий генерал, извивающиеся в немыслимых корчах девицы и целый кордебалет то развеселых, то страдающих фигурок — настолько привязаны к нему, образуя своего рода «излучение» центрального персонажа, что ясно: они — скорее всего, не реальные действующие лица, а воплощение внутренних фантазий и просто сторон натуры нашего мини-демиурга. Например, генерал, которому гений то кичливо приказывает, то сам вдруг по-детски подчиняется — это, похоже, его мания величия. А девицы, готовые буквально сложиться пополам и расстаться с собственной головой — симптом мужского самохвальства. А ползающий и бегающий, как тараканы в полутьме, кордебалет — овеществленное подсознание, порой восстающее на своего обладателя и загоняющее его в угол.
В этой борьбе с самим собой у нашего героя мало шансов здраво посмотреть на собственное «я» — слишком властен над ним генерал-самообман. Лишь иногда сквозь эскападу клоунски-напыщенных па проскальзывает интонация простой нежности, но мигом недремлющий внутренний «министр обороны» поворачивает все по-своему, затевая суд над «лазутчиком», вернее «лазутчицей», которая осмелилась пробудить в этом нарциссе что-то подобное искреннему интересу к другому человеку. Самомнение — такая могучая штука, что даже в какой-то момент оживляет героя, в его завиральных экспериментах совсем уж вступившего в противоречие с человеческой природой. Генерал расталкивает его замершее сердце, и оно позволяет его шальному обладателю еще какое-то время куражиться с изобретенными им чудовищными машинами и тенями его больного воображения. Но второй раз чуда не случилось: похоже, до гордеца, заглянувшего в грозно нависающее над ним гигантское зеркало правды, наконец дошло, что мир вовсе не вращается вокруг него, а вполне плюет на его гениальное ничтожество, да и все эти корчащиеся фигуры — отнюдь не его рабы, а лишь плод фантазии, как у накурившегося табака («красный табак» — то, чем обычно набивают кальяны). Даже генерал-фантом его покидает — и лишившемуся спасительного самомнения фантазеру остается только по-настоящему умереть.
Так можно трактовать условный сюжет этого действа. Наверное, другой сделает это как-то по-другому. А вот что безусловно — так это потрясающее техническое совершенство исполнения. Особенно — у девушек-солисток, у которых разные части тела движутся в полной независимости друг от друга, как у кукол на веревочках, и, конечно, у самого героя, предстающего одновременно императором, клоуном и эпилептиком — эту роль, понятно, играет никто иной как сам Джеймс Тьерре. Ироническая клоунада — главная интонация спектакля. И очень точно ей соответствует стимпанковое оформление — все эти пыточные машины, управляемые корявой клавиатурой через заскорузлые трубки и проводки. Ведь стимпанк — пародия на эпоху пара и электричества — и есть ирония над наивным обожествлением научно-технического прогресса как панацеи для решения всех проблем человечества.
Напоследок — о музыке спектакля. Здесь тоже постоянно борются живое чувство, воплощением которого служат мелодии Вивальди, и лязгание техно-ритмов, в которое они погружены. Иногда кажется — мелодия вот-вот победит и душа нашего гения откроется настоящей, а не считанной с арифмометра истине. Но этого не происходит, и бедняга бесславно умирает под звуки примитивненького ча-ча-ча, пришедшего не из вечности, как Вивальди, а из все той же эпохи пара и электричества с ее глуповатой верой в близость всеобщего благоденствия, в которой застрял наш герой и которую так эффектно пародирует «Красный табак».