Сценическая композиция, сделанная режиссером по трем главам романа Федора Достоевского "Братья Карамазовы" - "Братья знакомятся", "Бунт" и "Великий инквизитор" - отнюдь не предназначена для детей, которым лень читать первоисточник. Даже взрослым разобраться в ней трудно, хотя, вероятно, и они подобно героям постановки время от времени задают себе вопрос: в чем смысл жизни, и если Бог есть, то почему он позволяет дьяволу завоевывать их сердца.
Казалось бы, Гинкас, вычленяя из романа только спор старшего брата Ивана с младшим Алешей, касающийся христианских заповедей, сильно преувеличивает возможности театра. Да и кому сегодня интересно наблюдать за богоборческой дискуссией на сцене?
Но в том-то и дело, что Гинкас по-прежнему относится к театру, как к храму (уж не знаю, хорошо это сегодня или плохо). Более того, почти в каждом своем спектакле он соединяет игровую театральную стихию с философией, нагружая действие размышлениями о краткости земного бытия и смерти, постоянно стоящей у человека за спиной и делающей его мудрым.
Федор Достоевский с его бесконечными страданиями несомненно близок Каме Мироновичу, начавшему свой жизненный путь с еврейского гетто в Литве во время войны. Он также близок ему игрой ума, интеллекта, противоборствующих характеров.
В нынешнем же спектакле на счастье даже намека нет, более того, режиссер усугубляет ситуацию, выводя на сцену убогих, физически и морально ущербных людей. Чего только стоит великовозрастный "младенец" с внешностью дауна, которого возит на тележке вечно беременная женщина. По сути, для героев это нечто иное, как наглядная иллюстрация к мысли Достоевского, взятой из Библии: "Возлюби ближнего своего, как самого себя". Но Иван Карамазов в исполнении Николая Иванова не любит себя и не принимает мира, созданного Богом, а потому в душе его вечный мрак. И, соответственно, полюбить кого-то как самого себя он не может.
Главный оппонент Ивана - Алеша, тихий, скромный мальчик, с широко распахнутыми грустными глазами (Андрей Финягин) тоже не знает, как спасти мир. Он только уверен, что душа человека - это постоянное поле битвы Бога и дьявола, и зло надо искоренять, постоянно жертвуя собой.
У этих собеседников есть в спектакле еще и третий - зрительный зал. Взвинченный до предела Иван постоянно обращается к нему, пытаясь уловить исходящие от него флюиды, но зал молчит и ответа не дает. Молчит и воображаемый Иисус Христос, как бы незримо присутствующий на сцене. Именно к нему взывает явившийся из небытия Инквизитор в роскошном исполнении Игоря Ясуловича. Этот фантом, рожденный воспаленный воображением Ивана, страшен и опасен, так как умен и хитер.
Вторая часть спектакля как раз и принадлежит ему - инквизитору. С его появлением Гинкас начинает манипулировать метафорами, играть с пространством, изменять ритм, спрессовывать время, завязывая в единый узел разные судьбы и постоянно напоминая о Голгофе. Огромное полотно, закрывающее часть сцены, сдергивается, и под ним оказывается гора крестов: больших, маленьких, сувенирных. В этом художественном образе, придуманном известным сценографом Сергеем Бархиным, есть то, что определяет жизненный путь каждого человека - взятый на себя крест. Кто-то несет его достойно, как Алеша Карамазов, кто-то им прикрывается, как Инквизитор, жаждущий власти и потому изгоняющий Христа. Он убежден, что Иисус, подарив людям свободу, а значит и право выбора, обрек их на вечные муки. По его глубокому убеждению, человек ни в чем так сильно не нуждается, как в поклонении своему идеалу и добровольном рабстве, обеспечивающем ему сытую жизнь.
Вот почему Инквизитор приколачивает четыре буханки хлеба гвоздями к кресту. Прогнав сына Божьего, он провозглашает себя Мессией и начинает творить чудеса с помощью... телевидения. Сменив грубую рясу на элегантный черный костюм и "одев" на лицо сладенькую улыбку, новоявленный пастор вещает с самой массовой телевизионной трибуны, и уже ничто не мешает ему манипулировать сознанием толпы, жаждущей хлеба и зрелищ. Хорошенькое перевоплощение, не правда ли? Но ведь такое сегодня встречается на каждом шагу. Не из этого ли ряда былые воинствующие атеисты, которые ныне становятся святее самого Папы Римского, потому что это выгодно?..
Так Гинкас благодаря Достоевскому сказал с театральной кафедры все, что задумал, оставив финал спектакля открытым. Теперь настал черед думать зрителям, с кем они: с Богом или инквизитором?