- Леонид Макарович, положа руку на сердце: неужели не жалеете о том, что произошло с вашим активным участием в Беловежской Пуще?
- Не жалею. Лично для меня это был акт, направленный на утверждение украинской государственности, свободы и независимости моего народа. Альтернативы этому не было и нет. Это личный мотив, а если судить о происшедшем с исторических позиций, то Советский Союз исчерпал себя уже давно, а не в 1991 году. Михаил Горбачев страной уже не управлял. Перестройка забарахлила, гласность пошла вразнос. Новоогаревский процесс по подготовке нового союзного договора зашел в тупик.
- А если бы новоогаревский процесс не зашел в тупик, как вы говорите, Беловежье состоялось бы?
- Если бы переговоры в Новоогареве приняли конструктивный характер, то Беловежья, наверное, не было бы. Видите ли, там копья ломались вокруг того, что создавать: федерацию или конфедерацию. Скажем, я предлагал готовить вместо союзного договора конфедеративный. Меня в этом поддерживали Ельцин, Назарбаев. Если бы Горбачев и Лукьянов согласились, то все, возможно, пошло бы по-другому.
- Зачем нужно было ломать копья, если в марте 1991 года состоялся общероссийский референдум, на котором большинство граждан, в том числе и Украины, высказались за Союз?
- Если помните, в бюллетене мартовского референдума была примерно такая формулировка: хотите ли вы жить в обновленном Союзе, где соблюдаются права и свободы человека? И люди проголосовали "за". Однако все это осталось в теории. 1 декабря мы провели общеукраинский референдум, на котором народ высказался за независимость Украины.
- Тем не менее встречу в Беловежской Пуще многие расценивают как сговор. У нас в России немало тех, кто воспринимает ее политической интригой Бориса Ельцина против Михаила Горбачева в борьбе за власть.
- Какой же это сговор, если все творилось открыто? Опять же хочу напомнить своим оппонентам, что мы в Беловежской Пуще приняли соглашение, где четко записано: оно вступает в силу после ратификации парламентами. Мы не приняли окончательного решения. И если бы депутаты не ратифицировали этот документ, то наши подписи ничего бы не значили.
- Из ваших слов я понимаю, что Михаил Сергеевич знал о встрече в Беловежской Пуще и если бы захотел, то мог, скажем, вас арестовать?
- Конечно. Когда мы сели за круглый стол переговоров, то Борис Николаевич сказал: "Леонид Макарович, у меня к вам есть несколько вопросов, которые попросил задать Горбачев". И задал.
- О чем были эти вопросы?
- Я не все помню, но суть их сводилась к тому, согласен ли подписать союзный договор, если в него будут внесены некоторые изменения, предложенные Украиной? Я ответил, что после референдума, где народ высказался за независимую Украину, президент, избранный этим народом, не может иметь иную точку зрения.
- Сейчас Михаил Сергеевич говорит, что беловежский сговор был для него полной неожиданностью.
- Отвечая на ваш вопрос о возможности ареста, могу сказать, что президент СССР Михаил Горбачев, обладающий властью, мог дать соответствующие распоряжения, и все было бы решено однозначно. Я согласен с Горбачевым в одном - он не знал содержания готовящегося документа, но 6 декабря и я имел о нем лишь общее представление.
- Если для вас документ оказался неожиданностью, то кто же тогда готовил его?
- Для меня неожиданностью был не документ, а формулировки и наша возможность написать его. Документ, безусловно, родился не на пустом месте, его корни начинались в Новоогаревском процессе. Мы дискутировали, напряженно обсуждали ситуацию и видели, что дело стоит на месте. Москва в лице Горбачева настаивала на союзном договоре, на жесткой федерации, а в республиках это не воспринималось. Там же, в Новоогареве, и договорились о встрече без Михаила Горбачева. Оговорили, что надо найти убедительный повод для встречи. Шушкевич взял на себя инициативу организовать ее в Белоруссии.
- А почему без Горбачева? Он мешал вам?
- При чем тут Горбачев, если собирается часть страны, а не все республики? Мы решили собраться втроем и обсудить сугубо наши проблемы. В декабре Борис Ельцин отправился с официальным визитом в Белоруссию. Шушкевич напомнил ему о нашей договоренности, и они позвонили мне. Я подумал и согласился.
На встрече у каждого из нас уже были свои домашние заготовки. У меня, например, они были написаны от руки. Я видел, как Бурбулис доставал из кармана свои бумаги. Схема работы была такая: мы пишем пункт, обсуждаем его. Достигнув соглашения, передаем на юридическую и лингвистическую экспертизы, лишь после этого окончательно голосуем и ставим свои подписи. И так по каждому пункту.
- По какому-нибудь пункту шли споры?
- По самому первому: Советский Союз как геополитическая система, как субъект международного права перестает существовать. Речь шла о точности формулировки. Как бы то ни было, но у нас были большие сомнения. Колебались: может, ограничиться декларацией, может, вернуться к союзному договору?
- Кто был инициатором первого пункта?
- Трудно сказать, кто конкретно, но наиболее инициативной во всех вопросах была Украина.
- Вокруг вашей встречи гуляет много слухов. По одному из них, якобы вы подпоили Бориса Николаевича и дали ему подписать в окончательном виде свой вариант документа.
- Заявляю официально: утром 8 декабря, когда мы сели за стол переговоров, Борис Николаевич был трезв как стеклышко, вел себя спокойно, рассудительно аргументировал, внимательно советовался. У нас, кроме чая и кофе, ничего не было. Мы с ним расстались вечером, и дальше его распорядок я не знаю. Однако все, что мы "родили", было сформулировано и подписано в трезвом виде и здравом уме. Мы все понимали ответственность момента и задач. Да, встал вопрос: кто будет писать? Я, старый аппаратчик, и говорю: давайте буду писать. После меня писал Бурбулис, потом другие.
- Леонид Макарович, вам никогда не казалось, что вы сыграли в чужом спектакле? Может, и впрямь за пределами страны разрабатывались разные сценарии по разрушению Союза?
- У нас, славян, есть две неистребимые особенности: мы все время ищем на стороне то вождей и царей, то виноватых в наших бедах. Пора корни всех проблем и неудач искать в нас самих.
-Есть и такая версия: в стране назревал антикоммунистический взрыв, и партийное руководство, отводя удар от себя, перенаправило стихийное народное недовольство в сферу межнациональных распрей...
- Руководство КПСС знало о нарастании антикоммунистических настроений и искало различные выходы. Начали создавать параллельные партии. ЛДПР Жириновского, например, - это плод Горбачева. Могу сказать, что был секретный протокол ЦК КПСС, где рекомендовали создавать и крепить в республиках президентскую власть. Предполагалось централизовать ее, а затем объединить с помощью президентов страну. "Знайшлы дурнив"! Какой же человек, получив волею народа президентскую власть, откажется от нее и снова пойдет в Советский Союз?! Не исключаю, что где-то было открыто русло и в сторону межнациональных конфликтов.
- Как воспринимаете уровень отношений между Россией и Украиной сегодня, спустя 10 лет после Беловежья?
- На мой взгляд, десятилетняя политика Украины в отношении России была не достаточно гибкой и продуманной, а поэтому не эффективной. Точно так же можно сказать и о политике России в отношении Украины. Слава Богу, настроенный прагматично Владимир Путин понимает: нельзя дальше Украину считать окраиной и ждать, пока хохлы приползут на коленях. Наши отношения сегодня надо выстраивать на принципах равноправия. Россия должна уважать Украину, а Украина - Россию. И, конечно же, платить за газ, если хотим, чтобы нас уважали, с нами считались.
Мы - не просто соседи, а можно сказать, братья одной крови и должны наладить дружеские отношения, свободно общаться, ездить друг к другу. И вместо того, чтобы возмущаться, как плохо жить при нынешних границах, надо сделать их по-настоящему "прозрачными".