Гибель Пушкина спустя почти 180 лет воспринимается как актуальная трагедия
Послезавтра — годовщина гибели Пушкина, которая и спустя 176 лет воспринимается как актуальная трагедия. О том, какое долгое эхо имело это событие, свидетельствует переплетение судеб двух выдающихся врачей — Николая Федоровича и Андрея Андреевича Арендтов: прадеда, лечившего поэта, и правнука, одного из основателей детской нейрохирургии в СССР.
Среди самых священных реликвий в Государственном музее А.С. Пушкина на Пречистенке (ГМП) хранится скромная шкатулка — свидетельница последних дней жизни гения. Ящик для лекарств и хирургических инструментов лейб-медика императорского двора Николая Федоровича Арендта (он лечил самого Николая I) была изготовлена по его указаниям: «походная аптека» должна точно отвечать требованиям врача и специфике его практики. Деревянный ящичек, фанерованный красным и черным деревом: откидная крышка, тридцать отделений различной величины и формы, три выдвижных ящичка с ручками из слоновой кости. Утилитарность, не лишенная благородного изящества. Но даже если бы это была грубо сколоченная поделка, относились бы к ней с не меньшим почтением. С этой шкатулкой доктор Арендт приезжал на Мойку к смертельно раненому поэту.
Врачебная репутация Н.Ф. Арендта была безупречна. Сложилась она еще в те времена, когда он служил в действующей армии, принимая участие во всех военных кампаниях вплоть до 1825 года, оперируя тяжелораненых, не делая различий между офицерами и солдатами. Выдающегося диагноста пригласили на консилиум по поводу ранения петербургского губернатора графа М.А. Милорадовича во время восстания на Сенатской площади. Коллеги называли Арендта «смелым и решительным хирургом», «лучшим оператором своего времени». Пациенты надеялись на него, даже когда от других врачей получали роковой диагноз, и нередко Арендту удавалось спасти безнадежного больного. За двое суток он шесть раз днем и несколько раз ночью приезжал к умиравшему поэту, спасти которого, однако, было не в его силах.
Никто из родных и близких Пушкина не упрекнул уважаемого хирурга в недобросовестности. Но спустя сто лет обвинение все же прозвучало. В 1937 году на заседании Пушкинской комиссии Н.Ф. Арендта обвинили в преднамеренном убийстве поэта. Замысел Сталина был прост: сделать гибель поэта неубиваемым козырем в будущих показательных процессах над «врачами-убийцами», якобы во все времена покушающимися на лидеров нации.
Известный врач Г.Д. Сперанский в статье, приуроченной к этой «акции», писал: «Можно смело сказать, что если бы Пушкина не лечили вовсе, то у него было бы вдвое больше шансов выжить. Все это настолько не похоже на искусство Арендта
На защиту профессиональной чести коллеги, нарушив тщательно спланированный сценарий вождя, встали академик Н.Н. Бурденко и его ученик А.А. Арендт. Для мужчин рода Арендтов медицина стала наследственным призванием. При поддержке Николая Федоровича была открыта первая детская больница в России, а его правнук Андрей Андреевич, профессор Института нейрохирургии, основанного академиком Бурденко, стал создателем первого в стране детского нейрохирургического отделения. Досконально изучив все материалы, связанные с ранением Пушкина, Бурденко и Арендт с фактами в руках доказали, что «ранение Пушкина было смертельным при всех обстоятельствах».
С тех пор к этой теме врачи возвращались не раз. Некоторые из них убеждены, что шансы на выздоровление были, и ссылаются на практику великого русского хирурга Пирогова (см. «Труд» за 06.02.2013). Однако у Пирогова были как успешные, так и трагические исходы, и последних, увы, намного больше: четкой методики лечения перитонита выдающемуся врачу создать не удалось. Диссертация — это одно, а повсеместно внедренная методика — совсем другое.
Сторонники «теории спасения» не учитывают еще одно существенное обстоятельство: врачебная этика за последние сто лет значительно изменилась. Сегодня применение клинически не апробированного метода лечения ради спасения больного в некоторых (!) случаях считается оправданным. Двести и даже сто лет тому назад это считалось недопустимым. В своем докладе (текст его также хранится в фондах ГМП) Арендт писал: «Если бы... врачи отступили от принятых тогда классических форм лечения ранений брюшной полости, это позволило бы нам с большим правом предъявить этим врачам обвинение в необоснованности (курсив мой. — В.П.) применения «новых», «неиспытанных» еще средств лечения».
И помещение поэта в госпиталь, как советует эксперт в упомянутом материале, ничего б не изменило. Дело не в снобизме родных и друзей, якобы побрезговавших этими «пристанищами для бедных». Да, тогда было принято лечить благородных пациентов дома — не в последнюю очередь как раз потому, что сложные операции в больницах не проводили, широкое распространение те получили лишь спустя почти полвека, в конце XIX столетия.
Коллеги сняли с доктора Арендта и смехотворное обвинение в нарушении врачебной этики. Врач прямо сказал раненому о тяжести его положения и не мог поступить иначе: умирающий долен был отдать последние распоряжения относительно своего имущества, исповедоваться и причаститься.
Выступления Бурденко и Арендта вызвали сильное недовольство Сталина. В отношении светила с мировым именем дело было спущено на тормозах, он был нужен власти, а вот Арендт, отказавшийся добровольно покинуть институт, в создании которого принимал самое активное участие, попал в опалу, которая продолжалась вплоть до смерти «отца народов». Можно считать, что скромная эта шкатулка хранит память не только о врачебном искусстве прадеда, но и о гражданском мужестве правнука.