Оптимизм мазохиста

Мораль фильма «На свете живут добрые и хорошие люди» полностью отражена в его названии

Картины Дмитрия Астрахана обычно взывают к самым простым и самым сильным человеческим чувствам, и этот фильм — не исключение. Поэтому во время просмотра лучшим вариантом будет просто отдаться фильму и не пытаться ничего анализировать: все равно ощущения от него лучше всего будут выражать междометия. Грань, за которой заканчивается искусство, картина переходит постоянно; порой за этой гранью тихонько дышат почва и судьба, порой творится почти дьявольский беспредел, и эмоции возникают соответствующие — от восторга к ужасу, от «ах!» до «ну разве так можно».

Примерно то же самое испытывает главный герой фильма, учитель истории Дмитрий Сергеевич (Сергей Горобченко), обитающий в городе Зареченске и ненавидящий земляков всеми фибрами души. В первую очередь отца, который спьяну промахивается мимо своей половины дома и забегает на сыновнюю, тут же принимаясь снимать штаны. Затем — остальных жителей Зареченска, чьи пустые лица заставляют его нервно содрогаться. Методика демонстрации лиц у Астрахана немного схожа с муратовской, однако в ней нет ни ненависти, ни равнодушия — это констатация факта: вот такая вот страна.

К этому выводу Дмитрий Сергеевич в результате и придет, поскольку он чересчур вял, чтобы прийти к какому-нибудь другому — за него потаенные мысли и желания будет исполнять случайно купленная волшебная книга. И благодаря ей учитель поймет, что за способность побеждать — что в войне 1812 года, о которой мямлят ученики, что в битве зареченцев со сбежавшими зэками — русскому народу можно простить все остальное.

Потому что во время большой беды он ненадолго становится добрым и хорошим. Оттого герои, обливаясь слезами, смотрят по телевизору «Чапаева», и оттого же в те моменты, когда играть в Чапаева не с кем, наблюдать за ними так невыносимо. Как за персонажами, состоящими из лени и зависти, так и за актерами, которым режиссер, кажется, дал установку играть настолько ужасно, насколько получится. И оптимизм, для картин Астрахана вообще характерный, в данном случае сродни мазохизму: все настолько плохо, что даже хорошо.