Завтра в Москве хоронят Юрия Петровича Любимова - патриарха, основателя самого мятежного театра советской эпохи
На 60-летии Мастера самый неординарный из его артистов пропел: «Тебе когда-то перевалит за сто, / И мы споем: «Спасибо, что живой!» Тогда, в 1977-м, шел золотой век «Таганки», театр цвел так буйно и пышно, что невозможное казалось не просто реальным, но — неотвратимо обязательным. Жизнь распорядилась так, что заветное пророчество не исполнили ни тот, кто пророчил, ни тот, кому. И фундамент той не отпускающей нас эпохи лишился еще одного из своих краеугольных камней.
Юрий Петрович считал себя счастливчиком. Сын посаженного в тюрьму купца, сам он репрессий избежал. В Финскую войну, где потери наших войск были ужасающими, отделался лишь обморожением. В Великую Отечественную с Ансамблем песни и пляски войск НКВД не раз выступал на передовой, но это все-таки была не пехота, где жизнь так мало стоила. Судьба берегла его для театра, которому Любимов отдал 80 лет из отпущенных 97.
Его жизнь в театре можно назвать хроникой пикирующего бомбардировщика. Противостояние властям предержащим, видимо, было предопределено с самого начала. В 17 лет он дебютировал в «Мольбе о жизни» — спектакле легендарно-трагического МХАТа 2-го, который всего через два года ликвидируют специальным постановлением ЦК как «не оправдывающий своего названия и на деле являющийся посредственным театром».
Потом была счастливая учеба в училище имени Щукина и не менее счастливое существование в Вахтанговском, где он играл Ромео, Сирано де Бержерака, Треплева, Моцарта. Кого еще он мог сыграть? Щедрую руку фортуны Любимов отклонил, впав в режиссуру как в некое священное безумие. Но та еще раз явила милость своему избраннику — в 47 лет он получил театр, став по советским меркам до неприличия молодым худруком. Открывшуюся перед ним дорогу усыпали розами друзья и враги, и чем больше становилось цветов, тем больней было по ним идти.
«Таганка» была, остается и пребудет в истории отечественного театра явлением уникальным. Тем непоправимей ее трагедия. Огонь и воду Любимов преодолевал с завидным мужеством. Началом конца стал рев медных труб, начавший раздаваться задолго до рокового интервью лондонской «Таймс». Имел ли на него право человек, которого на родине ждали люди, заплатившие высокую цену за право быть его единомышленниками, и зрители, приходившие в его театр за глотком свежего ветра? Однозначного ответа на этот вопрос, по всей видимости, не существует.
Вот что сказал по этому поводу художественный руководитель Театра им. Вахтангова Римас Туминас:
— Любимов — фигура космического масштаба. К человеку, наделенному таким острым чувством времени, такой бескомпромиссностью, нельзя, невозможно подходить с обычными мерками. Это как раз тот случай, когда, следуя пушкинскому завету, судить художника можно только «по законам, им самим над собою поставленным». Не оставайся он собой — не было бы «Гамлета», «Антимиров», «Павших и живых». Портрет немыслим без светотени, и чем ярче свет, тем глубже тени. И возможно, трагедия «Таганки», как и личная трагедия Любимова, не в том, как и почему он уехал, а в том, что не свершилось тогда, когда он вернулся.
Чувство времени не оставляло его никогда. Два года назад, в преддверии 95-летия, Юрий Петрович на наш вопрос о том, над чем он сейчас работает, ответил:
— Театр не имеет права не отражать время. Мир в кризисе, но экономика тут ни при чем. Это — следствие, но никак не причина. Кризис веры ставит мир на грань выживания. Тема эта нашла глубокое отражение в «Князе Игоре», над которым я сейчас работаю для Большого театра. Есть в этой опере нечто такое, что еще только предстоит открыть и что может перевернуть привычное представление об этом произведении.
Премьера «Князя Игоря» состоялась год назад. А Мастер приступил к новой работе — опере Владимира Мартынова по мольеровской «Школе жен». Все лето артисты «Новой Оперы» с увлечением репетировали, обсуждать детали будущего спектакля приезжали в Италию, где Мастер набирался сил перед началом репетиций на сцене. Премьера была назначена на 16 декабря.
А 30 сентября Юрий Петрович праздновал свой 97-й день рождения. По словам Каталин Любимовой, он не получил от театра, как рассчитывал, подтверждения, что его кабинет и хранящиеся там архивы станут своего рода музеем, что якобы и спровоцировало сердечный приступ. Однако врачи утверждают, что к летальному исходу привело общее состояние организма, а не отказ сердца. Добавим, что «Таганка» сейчас не в Москве, а на гастролях в Крыму. А любимовский кабинет был объявлен неприкосновенным еще в 2011-м, когда режиссер покинул театр. Взявший на себя руководство Валерий Золотухин публично заявил, что ни один худрук в этом помещении работать не будет. Можно только сожалеть, что тень конфликта легла и на уход Мастера из жизни.
Вопрос о том, нужно ли присваивать нынешнему Театру на Таганке имя Любимова, уже витает в воздухе. Первой вслух высказала эту мысль Алла Демидова, одна из самых ярких актрис той «Таганки». Но это все дела земные. А та «Таганка» вместе со своим Мастером навсегда уходит в легенду уже исчезнувшего мира.
Владимир Дашкевич, композитор
— Если кто-то вам скажет: вот у такого-то режиссера ангельский характер — не верьте: этого не может быть. Юрий Петрович был абсолютный диктатор. Насколько я заметил, он считался с мнением только одного человека — Давида Боровского (художника-сценографа, друга и соратника Любимова. — «Труд»). Это мне подтверждал и сам Давид, замечая, что старается не злоупотреблять своим влиянием. Давид же рассказал, что все их притеснительные меры по отношению к Владимиру Высоцкому были задуманы и предпринимались исключительно из расчета, что если того не остановить в его тяге к спиртному и наркотикам, то он просто умрет.
Одно время они очень сблизились с Анатолием Эфросом. От Анатолия Васильевича я услышал забавную историю: Юрий Петрович пригласил его домой, где он увидел огромную, как бухгалтерская книга, тетрадь. Любимов сказал: это экспликация спектакля «Гамлет». Эфрос взмолился: Юра, дай посмотреть, я никому ничего не расскажу: Любимов категорически отказал. В этот момент позвонили в дверь, Юрий Петрович пошел открыть, а Эфрос не удержался и заглянул в тетрадочку. Обнаружил в ней единственную запись на первой странице: «И занавес сметает все на своем пути». Больше ничего! Кстати, Эфрос мне потом сказал: а больше ничего и не надо было: То есть вся эта сцена была разыграна для поддержания перед коллегой имиджа постановщика, творящего великий спектакль.