Указ 7–8 шьешь, начальник!

 Но это не тот указ из «Места встречи…», про который вор Ручечник говорил Глебу Жеглову

Как и все, что инициировал Сталин, был он весьма суров: расхищение государственного имущества каралось минимум 10 годами заключения, а как правило – смертной казнью; амнистия на расхитителей не распространялась.

Но есть в нашей более свежей истории и другой закон 7–8, который был принят спустя полвека после сталинского – андроповский. Вот этому дивному изобретению самого на тот момент информированного в стране человека сегодня ровно 30 лет!

Многие сограждане отлично его помнят. Еще и года не прошло, как главный советский чекист после смерти дорогого Леонида Ильича возглавил государство, а его вполне большевистские усилия по укреплению дисциплины в масштабах всего СССР уже дали о себе знать. Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР «Об укреплении социалистической трудовой дисциплины» ознаменовалось масштабными облавами на посетителей магазинов и кинотеатров в дневное время. Мою тетю, к примеру, тормознули в московском кинотеатре «Ударник» прямо перед началом сеанса «Ностальгии» Тарковского. Хотя она и оказалась там вполне легально – возвращалась из отпуска в Коктебеле через Москву. А вот ее подруга, профессор Бакулевского института, в разгар рабочего дня, согласно КЗОТу, должна была находиться у себя на кафедре, делом заниматься. Поскольку психология научного поиска в трудовом законодательстве никак не отражена, тогда, как и сейчас, с его точки зрения, ученый творит исключительно на рабочем месте и только в рабочее время. Профессор Гладкова встала в позу, и к ней на работу была направлена порицающая ее поведение бумага, которую Маргарита Александровна долго хранила пришпиленной к стенке.

Если абстрагироваться от шуток юмора, люди же действительно работали ни шатко ни валко, а столица нашей Родины, город-герой Москва была просто запружена циклопическими толпами праздношатающейся публики, у которой андроповский закон ясно читался на лбу. Как тогда говорили на кухнях, «они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем». Хотя, если зайти с другого конца, не исключено, что если бы мы все-таки работали – вместо того чтобы изображать активность, – то «им», вполне вероятно, было бы чем по-настоящему воздать каждому по потребностям.

Тогда, глядишь, и не пришлось бы нам диффундировать целыми днями из очереди за японскими зонтиками в очередь за югославскими сапогами, польскими духами «Быть может», колбасой «Любительской» и курами, подпиской на книги и мебель, на холодильники, телевизоры и автомобили… Вспомним райкинский монолог: «Я спрашиваю, кто костюм сшил?» Потому-то андроповский указ 7–8 предусматривал и наказания за выпуск брака, прогулы и опоздания на работу, пьянство на рабочем месте.

Но то ли патрулянты перестарались с облавами, то ли народ к тому времени был уже слишком растлен имитацией работы, то ли судьба отвела Юрию Андропову и его задумкам слишком мало времени – что такое считанные месяцы, когда нужно перековать такую ораву бездельников… А скорее всего, все вместе в итоге свело усилия бывшего главного чекиста к нулю. Абсолютному.

Но интересно, как бы мы запели тогда, если б могли хотя бы предположить, что минет всего-то 30 лет, а отдельные наши сограждане, которые дышат с нами одним воздухом и перемещаются по одной с нами земле, будут воровать миллиардами. И при этом вовсе не обязательно все они будут сидеть в тюрьме, как наивно полагал старина Жеглов. Потому что законы-то по этому поводу у нас есть, но работать они будут весьма избирательно.

…В метро вошли две пожилые женщины, поставили сумки возле молодых заголенных ног и начали светскую беседу:

– Вот куда они все едут? Будний день, времени – два часа. Ни одного свободного места. Почему не на службе? Остановить бы каждого и спросить: далеко ли, милок, собрался?.. Так страну и развалили. Одни лоботрясничали, другие ныли и все «туда» смотрели, а третьи под шумок тащили все, что плохо лежало...