ЧЕСТЬ НЕ ПРОДАЕТСЯ, НО ПОКУПАЕТСЯ
Историк Вера Бокова считает: до XVIII века "фараоново племя", как называли у нас цыган, лишь эпизодически появлялось на Руси. Потомки индийской касты придворных музыкантов и певцов, вынужденные еще в X веке покинуть родину, они прошли чуть не весь Восток. Пару столетий прожили в Византии, а в XIV веке просочились в Центральную и Западную Европу. В России таборы стали появляться во второй половине XVIII века. За несколько десятилетий добрались до Вологоды и Архангельска. Впрочем, вплоть до 1812 года, когда Бессарабия вошла в состав России, "фараоново племя" оставалось для русских экзотикой.
Первых хоровых цыган в Москву в 1774 г. привез Алексей Орлов, посадивший на трон Екатерину II, похитивший в Италии княжну Тараканову и убивший Петра III. Сам он впервые услышал пение цыган на русско-турецкой войне.
Орловские хористы быстро выучили русский, назвались русскими именами. Старшим хора у них был Иван Трофимович Соколов, от которого позднее пошло и название хора - Соколовский. Своих цыган кинулись заводить и другие вельможи.
В те же годы Россию начали осваивать и вольные цыгане. Чтобы послушать их пение, следовало ехать прямо в табор. Гостей здесь ждали в любой час дня и ночи. Чтобы собраться и приготовиться к концерту, хористам требовались минуты. Лучшие солистки (примадонны) обносили гостей шампанским. За каждый выпитый стакан полагалось платить, равно как и за каждую песню и каждый танец.
В повести "Тарантас" Владимир Соллогуб писал: "Василий Иванович был в восхищении. Он шевелил плечами, притоптывал ногой, даже подтягивал довольно хриплым голосом и утопал в удовольствии. Цыганки окружали его со всех сторон. Те, которые не пели, называли его красавцем, солнышком, гадали ему на ладони и сулили несметные богатства. Пьяная Стешка плясала, разводя руками. Катрена кричала, как будто ее режут, и вот все вдруг захлопали в ладоши и начали провозглашать многие лета Василию Ивановичу. Василий Иванович улыбался и сыпал двугривенными и четвертаками в жадную толпу".
За полвека цыгане сделались неотъемлемой и едва ли не самой яркой частью русской музыкальной культуры. На них была завязана вся индустрия развлечений первой половины XIX века. Сходить с ума от их надрывного пения и исступленных танцев стало модным и среди корнетов, и среди генералов. Тогда родилась поговорка: "Русский умирает два раза: один - за Родину и один - слушая цыган".
"Едва ли есть русский, который бы мог равнодушно слышать цыган, - признавался известный славянофил Киреевский.- Есть что-то такое в их пении, что иностранцу должно быть непонятно и потому не понравится".
Впрочем, маркиз де Кюстин, описавший в книге "Россия в 1839 году" немало гадостей, не смог не восхититься: "Цыганские женщины показались мне очаровательны; одеяние их, внешне то же самое, что и у других русских женщин, выглядит как-то необычно; во взгляде и чертах у них есть нечто колдовское, в движениях же изящество сочетается с величавостью. У них есть стиль, как у сивилл Микеланджело".
ОДИН "ОБЛОМ" ИЗ ЖИЗНИ ПУШКИНА
Откуда же "растут уши" у увлечения цыганством?
Своего пика увлечение цыганами достигло в эпоху романтизма, когда поэты и художники увлеклись всем ярким и чудесным. Экзотика вольной цыганской жизни идеально укладывалась в романтические представления, мечты же о свободе бродили в русском обществе на протяжении всего царствования Александра I. У романтиков родился мифический образ чуждых цивилизации "вольных сынов степей", живущих неукротимыми страстями и предпочитающих смерть несвободе.
С юным Пушкиным произошел такой случай. В 1821 г. в Молдавии он от скуки заглянул в табор и остался там на две недели. Его пленила дочь цыганского старосты. Ее звали Земфира. Пушкин поселился в шатре старосты. Он бродил с цыганкой в полях, держась за руки. Но Земфира не знала ни одного слова на русском или французском, Пушкин - на молдавском. Родители от греха подальше увезли смуглянку, сказав молодому поэту, будто ее зарезал из ревности соплеменник. Пушкин поверил, долго горевал, а потом написал: "Цыганы шумною толпой по Бессарабии кочуют..."
Цыгане, которым две недели надоедал поэт, были людьми крепостными и терпели Пушкина лишь потому, что он был гостем их господина.
Никаких вольных нравов ни среди таборных, ни среди хоровых цыганок в реальности не было. Самые необузданные кутилы и женолюбцы знали, что цыганки - это для души, а для плоти следует снимать трактирную мамзельку. Тот же де Кюстин признавал: "Душа у них гордая; они страстны и влюбчивы, но не легкомысленны и не продажны. И зачастую с презрением отвергают выгодные посулы".
Старейшины следили за нравственностью. Девичья честь среди цыган ценилась. Родители знали, что, если о девушке пойдет дурная слава, ее трудно будет выдать замуж. А в случае потери девственности крупные неприятности ожидали всю семью. Часто опозоренные семьи отделялись от табора на пару лет и кочевали самостоятельно.
Но это не означает, что оказаться в одной постели с цыганкой было для русского дворянина невозможно. Цыганская честь тоже продавалась - за большие деньги. Если страсть обожателя подкреплялась его высокой платежеспособностью, цыгане могли предложить выкупить певицу. Стоило это от 10 до 50 тысяч рублей (армейский офицер в те же годы получал 1200 рублей в год). В глазах соплеменников подобный союз тогда обретал черты временного брака, который имел шансы превратиться в постоянный.
На таборных певицах были женаты два родственника Льва Толстого - его родной брат Сергей и дядя, Федор Толстой-Американец. Последний женился после того, как проиграл в карты 60 тысяч рублей. Деньги для выплаты долга ему дала цыганка Авдотья Тугаева - продала драгоценности, которые Толстой ей же ранее и подарил. Пришлось жениться. И это были не единичные случаи. Среди высокопоставленных мужей хоровых цыганок числились князья, миллионеры, издатели. Даже один морской министр. На добытые от "сдачи внаем" средства хор растил детей и содержал вышедших в тираж стариков.
ТАБОР УХОДИТ В КАВАЛЕРИЮ
В Москве наиболее известны цыганским пением были рестораны в Петровском парке - "Яр" и "Мавритания". Исполнение на заказ одной песни или романса стоило 10 рублей плюс угощение певцам и аккомпаниаторам. В Первопрестольной посещение цыган скоро превратилось в один из основных туристических аттракционов. Наполеон в Москве тоже захотел приобщиться к знаменитому русскому увеселению и специально посылал за хором Соколова. Но с началом войны молодые цыгане ушли в гусарские и уланские полки. Старики же и женщины, бежавшие в Ярославль, пожертвовали на нужды армии часть личных средств. Минимальный взнос составлял 500 рублей ассигнациями (крепостной крестьянин тогда стоил рублей 200).
Собственно цыганских песен русские цыгане не пели. Их репертуар не состоял из таких песен, как "Во поле береза стояла", "Ах вы сени, мои сени", "Живет моя отрада", "Я вас любил", "На заре ты ее не буди", "Утро туманное", "Я ехала домой", "Белая акация", "Две гитары"... В общем, цыгане пели то, что слушатели жаждали услышать. Во времена революций аполитичные цыгане начинали "лабать" гражданскую лирику.
Глебу Успенскому, который сам чуть не женился на цыганке, в "Яре" пели "Размышления у парадного подъезда" с таким надрывом, что в голос зарыдал бы и сам печальник о судьбе русского мужика г-н Некрасов. Но из-за низкой платежеспособности разночинцев подобный репертуар у цыган не укоренился.
Во второй половине XIX века репертуар цыганских хоров в России формировали купцы, столь милые сердцу драматурга Островского. Их вкусы были не чета вкусам предыдущих цыганских спонсоров, дворян. Специально для подгулявших купчиков цыганки, тряся бюстами, исполняли такие шедевры, как: "Я весела всегда бываю, когда со мною ты, мой свет. Когда ж я деньги получаю, тебя милей на свете нет"!
Так закончилось в русской культуре золотое время цыган. Те, кто слушал подобные романсы, уже не стрелялись от несчастной любви. Самое большое безумство, на которое могло пойти поколение приказчиков - украсть пару тысяч у купца первой гильдии, чтобы бросить их под ноги черноглазой красотке...